Домашняя готика

Ханна Софи

Он приставил пистолет к моей голове и велел проглотить таблетку. Когда это было? Вчера вечером? Два часа назад? Двенадцать? Сказал, что это витамины, таблетка мне якобы поможет. Вкус показался знакомым. Я не боялась глотать таблетку – не так, по крайней мере, как всего остального. Должно быть, таблетка меня и вырубила.

Ноги связаны. Не могу ими пошевелить. Открываю глаза – медленно, осторожно – и обнаруживаю, что лежу лицом вниз на массажном столе. Приподнявшись на локтях, осматриваю свое тело. Так вот что не дает мне пошевелить ногами – петля на конце стола. Он положил меня ногами к петле и просунул в нее мои ноги. Зачем? Зачем

он вообще все это делает?

Зои и Джейк. Я должна с ними поговорить. Надо убедить его дать мне телефон еще раз. Я вижу их почти как наяву, таких крошечных и таких далеких, два маленьких огонька надежды в темноте: мои дорогие сын и дочь. Господи, пожалуйста, вытащи меня отсюда.

Звон… Мысли о детях вызывают воспоминания: именно с таким звяканьем молочник ставит бутылки на крыльцо. Зои и Джейк крепко подсели на молоко, и нам привозят по три пинты в день. Наш молочник приезжает между семью и семью тридцатью, гораздо позже прочих молочников. Услышав стеклянный перезвон, мы с Ником переглядываемся и спрашиваем: «Чья очередь?» Я приношу все три бутылки за раз и ставлю их в холодильник. Ник забирает по одной. Зимой он еще и повторяет, что «снаружи так же холодно, как в холодильнике, так что бутылки могут постоять снаружи. Никто их не сопрет. Это все-таки Спиллинг, а не… Хэкни».

– Почему именно Хэкни? – поинтересовалась я.

– А ты не в курсе? Это столица молочного воровства Соединенного Королевства.

Заставляю себя сесть, стараясь унять панику, бушующую внутри. Я люблю Ника. Люблю нашу квартиру с ее нелепыми лестницами. Я люблю свою жизнь, даже все плохое, что со мной случалось, – кроме того, что происходит сейчас.

На плечах и спине три очага боли. Я упала на забор, на что-то колючее? Вряд ли. Не могу быстро двигаться, не могу быстро думать, хотя понимаю, что и то и другое надо делать очень быстро, если я надеюсь отсюда выбраться. Грудь под рубашкой отчаянно чешется.

Подтягиваю к себе полотенце, лежащее на столе, подношу к лицу, вдыхаю. Опять этот фруктовый запах, но более сильный. О господи – теперь я его узнаю: апельсиновый цвет. Мой массажист в Сэддон-Холл пользовался таким же маслом. Я тогда говорила Марку… человеку, который меня здесь запер, как мне понравился запах.

Он запомнил и купил его, как и массажный стол…

Соскакиваю со стола, стягиваю рубашку, оторвав пуговицу, и нюхаю изнанку: апельсиновый цвет. Нет, нет, нет. Дотягиваюсь до плеча и трогаю спину. Она масляная: пальцы скользят. Он делал мне массаж. Вот откуда боль. Пока я была без сознания, он делал мне массаж, и… грудь чешется. Опускаю взгляд. Лифчик наизнанку. Декоративные розочки трутся о кожу.

Я сдерживаю крик. Не хочу его разбудить. Снаружи все еще темно, молочник приходил только что. Сейчас, должно быть, между четырьмя и пятью утра. Этот человек, вероятнее всего, еще спит. И если проспит до, скажем, семи, у меня есть два часа.

Для чего?

Снимаю лифчик и провожу пальцами по груди. Нет, масла нет. Снимаю брюки и провожу рукой по ногам, спереди и сзади, по порезам и синякам на коленях. Никаких признаков масла, но… трусы тоже наизнанку. Прикусываю кулак, чтобы не вырвалось ни единого звука. Слезы текут по пальцам. Что он со мной сделал?

Наконец удается взять себя в руки. Одеваюсь и принимаюсь расхаживать по комнате, чтобы в голове немного прочистилось. Ник вечно обвиняет меня в том, что я загоняю себя, если не могу решить проблему наскоком.

Что бы он сделал?

Он бы приносил бутылки по одной.

Бросаюсь к окну, раздвигаю желтые шелковые занавески. За окном предрассветный сумрак. Не видно никаких бутылок, только горшки с растительностью, живая изгородь… Как молочник зашел во двор? Если только… вдруг с улицы можно зайти в другую часть сада, за углом, и молочник просто обошел дом? На бетоне у стены пятна – какая-то мутная жидкость. Пролитое молоко? Во дворе сухо. Темные пятна, дорожка из капель, исчезающая прямо под окном.

Хватаюсь за край массажного стола, подтаскиваю его к окну, взбираюсь. Держась за карниз, ставлю одну ногу на узкий подоконник, изо всех сил прижимаю лицо к стеклу. Да! Два блестящих полукруга – крышки бутылок нежирного молока. Должно быть, в стене есть ниша.

Слезаю со стола и снова начинаю расхаживать по комнате. Завтра. Молочник снова придет завтра. Если я услышала звон бутылок, значит, он сможет услышать меня, если я позову на помощь. Надо просто не заснуть. Не глотать следующую таблетку.

Стоп. Если только он действительно использует таблетки, чтобы вырубить меня. Но в первый раз, когда отключилась на улице, я ведь не принимала никаких таблеток…

Неожиданно еще один кусочек головоломки становится на место: таблетка, которую он мне дал, просто витаминка – вот почему вкус знакомый, я такие уже принимала. Наркотик был в воде, которой я ее запивала. Рогипнол. Название произношу вслух. Я слышала его по телевизору, и почему-то слово засело в памяти.

Подхожу к двери, пытаюсь засунуть ноготь между дверью и косяком. Входит только самый кончик. Хватаю сумку, вытаскиваю из бумажника банковские карточки. Ни одна из них не влезает в просвет. Идиотка. Все равно замок не того типа. Салли, пробовать то, что точно не сработает, только потому, что ты не готова признать свою беспомощность, – это жалко. Почему бы не подергать ручку? Это еще проще. Опускаю сжатый кулак на металл. Щелчок – и дверь открывается с протяжным скрипом. Испуганно прижимаю ладонь ко рту. Он ее не запер. Это не галлюцинация? Неужели наконец случилось что-то хорошее?

Стараясь передвигаться бесшумно, выскальзываю из комнаты и спускаюсь в прихожую. Дверь туда слегка приоткрыта, а вот входная наверняка закрыта. Если он забыл запереть меня, мог он заодно забыть запереть входную дверь?

Или это проверка? Он ждет снаружи, с пистолетом в руке?

Случайно поднимаю взгляд и замечаю – на двери сверху что-то лежит, маленькое и серое. Металлическое. Пистолет. Нет, мой мобильник. Меня трясет от злости. Больной ублюдок «заминировал» дверь в прихожую. Он специально оставил мою камеру открытой – знал, что я попытаюсь выбраться. Наверняка смеялся, представляя, как телефон падает мне на голову, когда я рвусь к выходу. Который, конечно, заперт.

Сим-карты нет. Конечно. Идиотка. Пристыженная тем, что чуть не угодила в ловушку, кладу телефон назад. Если сбежать невозможно, лучше ему не знать, что я пыталась и потерпела неудачу.

Брожу по комнатам в поисках другого телефона, стационарного. Внизу его нет. Ищу в гостиной, столовой и прихожей. И вдруг попадутся на глаза конверты или счета, на которых написаны имя и адрес. Ничего. В гостиной на полках – сплошь романы и книги по садоводству. Единственная целиком заполненная полка посвящена кактусам. Вытаскиваю наугад несколько книг. На внутренней стороне обложки тоже ничего.