Домик на краю земли
Шрифт:
Как это оказалось на борту? Остается только удивляться. Чьи любопытствующие руки раскрыли книгу впервые при свете лампы, озарявшей пространство, превратившееся теперь в трагический хаос? Семнадцатилетний парнишка умер от нервного потрясения и истощения. Коренастый, плотный моряк, единственный, переживший трагедию, снова собирается в море. «Он говорит, что не умеет делать ничего больше», — объяснил служащий Береговой охраны.
Останки шхуны лежат у самой кромки прибоя и все еще содрогаются, когда набежавшая волна ударяет в подзор кормы, выбрасывая высоко
Для того чтобы постичь до конца сущность внешнего пляжа, оценить его атмосферу и «лирику», необходимо помнить о том, что в любую минуту он может стать сценой кораблекрушения или стихийной драмы.
Рассказы и легенды о знаменитых морских катастрофах заполняют довольно значительную часть ниши кейп-кодской памяти. Люди постарше поведают о том, как однажды зимой «Джейсон» напоролся на мель около Памета во время урагана с дождем и снегом и как ровно в полночь буруны вышвырнули на пляж целым и невредимым единственного спасшегося моряка; другие расскажут о трагедии «Кастаньи» и ее людях, едва не замерзших до смерти, которых удалось снять с гибнущего судна в такую погоду, когда снежные шквалы наглухо завешивали февральское солнце.
Зайдите в местный дом — вас могут усадить в кресло, подобранное на пляже после кораблекрушения, или пригласят за стол, добытый во время другого; кот, мурлыкающий у ног, сам может оказаться спасенным мореплавателем. Когда служащие Береговой охраны вернулись к месту гибели «Монтклэра» на следующий день, они нашли серого кота, спокойно поджидавшего их в каюте погибшего капитана, и совершенно продрогшую канарейку, нахохленную на своем насесте. Птица погибла от пронизывающего холода, когда ее свозили на берег в спасательной шлюпке («вконец потеряла управление»), а вот кот увековечил свое имя в целой династии.
Кейп-кодцев давно уже шутливо упрекают в пристрастии ко всяким обломкам. В старые добрые времена на этом, как и на любом другом, берегу подобные находки всегда считались драгоценной добычей — свободным даром моря; даже в наши дни корабельные останки, пригодные для употребления, обречены на таинственное исчезновение. Практически в этом не усматривают грабежа; на самом же деле общественное мнение Кейп-Кода решительно осуждает подобную практику, потому что она не соответствует тамошней точке зрения на порядочность.
Растаскивание дранки с «Монтклэра» во время крушения вызвало осуждение. Такие действия здесь не поощряются. Когда кто-нибудь погибает в море у берегов полуострова, весь Кейп-Код принимает судьбу людей близко к сердцу — об этом много говорят, размышляют; если кого-нибудь удается спасти, трудно найти место, где бы к спасенным отнеслись с большим гостеприимством и теплотой.
Кейп-кодцы никогда не были «акулами» кораблекрушений в европейском понимании этого мрачного термина. Их первоочередной заботой были всегда потерпевшие.
Сорок лет назад зимний норд-ост выбросил шхуну «Дж. X. Йилз» на внешний бар Истема. Судно, залитое водой, отягощенное грузом железнодорожных рельсов, застряло на внешней отмели, скрываясь время от времени за сплошной снежной завесой, нагоняемой неистовым ветром. Быстрые сильные течения, параллельные берегу, помешали спасательному боту приблизиться к шхуне. Она завязла в песке так далеко от берега, что трос, выстреленный из линемёта, не достигал цели.
Весь Истем собрался на берегу: мужчины, женщины, дети. В течение дня спасатели и местные жители пытались добраться до судна. Все попытки оказались бесплодными, и, когда сумерки и непрекращающийся снегопад положили конец светлому времени суток, людям на берегу оставалось лишь наблюдать за «Йилзом», маячащим в самой гуще шквалов, и его погибающими моряками, все еще цеплявшимися за ванты.
Для того чтобы вселить в моряков хоть искру надежды, дать знать, что о них помнят, в ту ночь жители развели на пляже громадные костры. Мужчины и женщины отряхивали от снега обломки давнишних кораблекрушений и швыряли их в огонь, бесившийся на ветру. Они питали эти погребальные пирамиды из пламени целую ночь. Неторопливо наступил день, и все увидели, что двое моряков погибли, свалившись за борт.
В десять часов утра, когда шторм поутих, оставшиеся в живых были сняты со шхуны бесстрашным буксирчиком, подошедшим к месту катастрофы со стороны открытого моря. Иногда ржавые обломки шхуны, обросшие ракушками, показываются на поверхности, и желто-зеленые воды внешнего бара, смыкающиеся над ними, становятся темно-синими под лучами летнего солнца.
Пираты XVIII столетия, статные торговые корабли Британии времен правления королевы Виктории, китобойные бриги, ост-индские купеческие парусники из Салема, рыбачьи суда из Глостера и целая плеяда безыменных шхун XIX века — все они усеяли этот берег сломанными рангоутами и телами погибших.
Откуда взялась эта летопись штормов и кораблекрушений? Внешняя часть полуострова выдвинута в просторы Северной Атлантики на добрые тридцать миль, и его восточные пляжи, лишенные каких-либо укрытий для судов, тянутся на пятьдесят миль вдоль океанских дорог, ведущих в Новую Англию.
Глухими ночами, когда дует по-настоящему крепкий норд-ост, судам приходится туго. Неистовый ветер с воем летит к земле, проносясь над тысячемильным пространством истерзанного, изборожденного серыми валами океана.
Суда, оказавшиеся мористее Кейп-Кода, либо благополучно минуют полуостров, либо натыкаются на его мели. В кромешной тьме, под завывание шторма, под напором лавины кристаллических снежинок покрывается льдом такелаж, паруса разлетаются в клочья — и вот протяжный, гулкий рокот прибоя становится слышным с подветра; следует неудержимый дрейф, ощущаются удары накатной волны, словно скручивающей киль судна, а затем раздается скрежещущий, громовый удар — и судно встает на дыбы, уткнувшись в склон бара.