Домик номер десять
Шрифт:
Всю дорогу Роза боролась с собой, чтобы не остановить машину и не затащить Матвея в ближайшие кусты, хоть и была уверена, что он не откажется.
Как только загнала Рав в гараж, выпрыгнула наружу и была тут же поймала Матвеем, его губами и руками. Губы впечатались в губы, язык тут же захватил инициативу, Роза отвечала, хватаясь за плечи, пытаясь вжаться в горячее тело как можно теснее, в то же время расстегнуть пуговицы мужской рубашки, чувствуя, как по спине сбегает рука и тянет за собой собачку молнии платья, которая заканчивалась ниже поясницы. Упасть платью не позволил Матвей,
Разум отступал под жадными, хаотичными движениями, Розу мелко трясло, и она бы не сдвинулась с этого места, не получив разрядку, не смогла бы физически. Матвей, очевидно, был в таком же состоянии, особенно очевидно это стало, когда Роза дернула молнию джинсов, разобравшись до этого с пряжкой на ремне.
Она что-то говорила, скулила, взвизгнула, когда лямки бюстгальтера опустились вниз, высвобождая грудь, забыла, как надо дышать, когда почувствовала скользящие по ногам трусики, поймал ли их Матвей, или они остались лежать кружевном пятном на полу гаража, Роза не заметила. Как и не заметила, как легко ее поднял Матвей, удерживая одной рукой, прижимая к себе, продолжая целовать губы, шею, плечи.
Обхватила ногами талию, потерлась грудью о волоски на мужской груди и потерялась во времени и пространстве, ощутив, что Матвей не терял времени зря, вошел и сразу начал двигаться, держа на себе. Пожалуй, стоило испугаться, подумать о технике безопасности, но Роза ни о чем таком не думала, только держалась крепко и отвечала синхронно на движения, отметая все страхи или сомнения прочь, пока не напряглась, почти до боли, и не кончила одновременно с Матвеем.
Он ли подгадал или так само получилось, Роза думать не могла. Она ни о чем не могла думать, превратившись в мелко дрожащее желе, даже сумасшедшие бабочки раскинули крылья и парили на волнах эндорфинов, отказываясь комментировать происходящее.
— Не представляю, как буду без тебя, — все еще прижимая к себе, проговорил Матвей.
— Пройдет, — голос Розы звучал хрипло. — Курортный роман. Он такой. Искрит, — вспомнила его же слова.
— Думаешь? А я вот не уверен, — он говорил тихо. — Я люблю тебя.
Роза моргнула несколько раз, вздохнула, прикусила губу, чтобы не ответить так же и едва не заплакала. Как было бы славно ответить то же самое, и это было бы чистой правдой. Встречаться, как нормальные люди, проводить вместе вечера, обсуждать достижения учеников Матвея или нескончаемые проблемы на базе, или даже погоду. Ходить в кино, целоваться, когда этого хочется, а ночами заниматься любовью. Может быть, даже пожениться через несколько лет…
Было бы. Славно.
Но разве такое возможно? Жизнь Матвея была в родном городе Розы, а Розы — на этом курорте, и нет никакой возможности изменить хоть что-нибудь. Две тысячи пятьсот километров только в кинороманах не препятствие для любви, а в жизни — приговор.
В этот момент Розе нещадно хотелось одолжить у кого-нибудь розовые очки, пусть немного битые, пусть в пыли, но все равно розовые, окрашивающие окружающую жизнь в радужные тона, как и перспективы развития курортного романа.
— Слишком сложно для тебя, лягушонок, — проговорил очевидное и улыбнулся. — Привыкай к этой мысли: «я люблю тебя», время еще есть.
Аккуратно опустил и помог Розе надеть платье, нижнее белье убрал в салон машины, а презерватив выкинул в урну.
— Пошли? — протянул руку и подмигнул, тогда как Роза так и стояла истуканом рядом с машиной, молча, почти плача.
— Куда? — зачем-то пропищала.
— Как куда? Пить какао и делать массаж.
Глава 21
Последняя неделя отдыха «Русского богатыря» на базе неслась настолько стремительно, что Роза не успевала опомниться. Миша уехал, зайдя лично попрощаться с Розой и мамой сестер, та растеклась в любезностях, отнюдь не формальных, велела себя беречь и напомнила, что будет рада видеть его на следующий год, а то и зимой, когда начнется горнолыжный сезон.
— Красиво, воздух замечательный, погода мягкая, снееег, — заливалась соловьем мама. — И деток привозите, какой смысл торчать в городе, знаю я слякоть Питерскую, а тут и с горок накатаются, и на снег налюбуются, и для здоровья полезно.
— Обязательно, — улыбнулся Михаил. — Обязательно приедем.
Искренне улыбнулся, что интересно, без давления, которое ощущалось постоянно, если находишься в радиусе не меньше пяти метров от Миши. Он будто контролировал своего внутреннего беса, когда общался с детьми, Розой или ее мамой, чего нельзя было сказать об Альбине, впрочем, Роза даже не была уверена, что он помнит о последней. Та, в свою очередь, тоже не вспоминала о Михаиле Розенберге. Альбина быстро влюблялась, как и водится, на всю жизнь, до смерти, и так же быстро забывала объекты своих волнений.
Роза отправилась на ресепшен, было ее дежурство, распинаться долго перед Мишей было некогда, поболтав немного, она ушла, предоставив маме возможность выражать бурный восторг братьями Розенбергами одному из них.
У дверей мялась девушка, Роза узнала ее издалека. Это была та самая «миленькая студентка», с которой мутил Серега Витальевич. Девушка и правда была чертовски миленькой, не красивой, а именно миленькой. Светло-рыжие волосы вились мелким бесом, круглое, простоватое личико с некрупными чертами лица, пухлые, кукольные губки и белая, почти не тронутая загаром кожа. Удивляло то, что девушка пробыла на юге примерно месяц, а так и осталась светлокожей, будто только сошла с поезда, а веснушек, несмотря на рыжеватые волосы, не было.
— Вы что-то хотели? — Роза одновременно открывала дверь и обращалась к посетительнице.
— Да, — девушка потопталась за спиной Роза, а потом вошла внутрь помещения, вслед за ней, и остановилась с обратной стороны стойки. — Могу я вернуть деньги за проживание, мне надо уехать сегодня, сейчас, а у меня оплачена еще четыре дня…
— Конечно, — Роза мысленно почесала затылок. — Что-то случилось? Вас что-то не устроило? Может быть, я смогу решить вашу проблему.
— Нет, это личное, спасибо. Так я могу вернуть деньги? — с надеждой посмотрела на Розу, та кивнула еще раз, соглашаясь.