Домик номер шестнадцать
Шрифт:
– Мне не кажется, Софа. Мне. Не. Кажется. Я был уверен, что ты переболела, забыла, - проорал Михаил, ударил по стене и не почувствовал боли.
Он не чувствовал боли, даже разочарования не ощущал. Ему было всё равно, что чувствует эта посторонняя женщина, безразлично к кому, всё равно, насколько долго это длится. Если бы эта отстранённая статуя самой себе не была матерью его детей, он бы прошёл мимо. Но… чёрт возьми, такая одержимость пугала! К тому же, совсем не хотелось, чтобы вся гниль Лурье вылилась на Матвея и его семью, когда тот, наконец-то, нашёл своё
– Какое отношение Светочка имеет к твоей «любви» к нему?
– Михаил так сказал «любви», что любой увидел бы кавычки, а имя же он и вовсе не хотел называть, просто чтобы не пачкать.
– Никакое, - Софа меланхолично посмотрела по сторонам, отстранённо. – Но если Светлана будет со мной, я по-прежнему буду частью вашей семьи, ей необходимо общаться с братом.
– Не будешь, потому что Светочка не будет с тобой! Если понадобится, я лишу тебя родительских прав, запрещу выезд детей за границу. В России есть, где отдохнуть и что посмотреть!
- Запретишь? Ты не имеешь права! Я не собираюсь в Россию минимум года три! Я имею право видеть своих детей!
– Подай на меня в суд!
Михаил засмеялся. Зло. В этот момент он был бы отвратителен сам себе, но всему есть пределы. Есть пределы его терпению, играм в прятки. Её одержимости. Всей истории, в которую он впутался на спор, а потом лелеял надежду выйти из неё красиво. Невозможно выйти без последствий из кучи отборного дерьма. Остаётся только отмыться и попытаться забыть.
– Это так не похоже на тебя, - Софа, пожалуй, впервые в жизни выглядела растерявшейся, потерянной. Она не знала, что говорить, отвечать. И вряд ли её расстроили слова Михаила, скорее тон. – Ты всегда вежлив, галантен…
– Потому что, дорогая моя, даже резиновую женщину надо подкачивать и обрабатывать тальком.
Михаил добился бы от Софы соглашения об определении места жительства совместных детей, он понял это наверняка. В какой-то момент ему стало даже жалко женщину, настолько потерянной она выглядела, но всякую симпатию слизала корова языком, стоило Софе открыть рот. Злился Михаил только на Российское законодательство и невозможность поставить прочерк в графе вместо ФИО матери.
София Лурье стала прочерком в жизни собственных детей.
Михаил бы добился, если бы не телефонный звонок и взволнованный голос матери. Альбина уехала, просто сбежала, забрав с собой Олесю, Луиджиану Бриджиду и минимум вещей. Мать ругалась, на чём свет стоит, и не нашла ни единого хорошего слова в адрес Михаила, обвинив его во всех возможных грехах. В том, что Альбина сбежала, был виноват он и только он!
У Михаила не было и шанса оправдаться, он и не пытался. Все его мысли кружились вокруг поступка безумной женщины-куницы.
Что случилось? Почему? Когда уезжал Михаил, Альбина была недовольна, расстроена, даже обижена. Но Беляночка была здравомыслящей, она всегда понимала важность рабочих моментов, была пунктуальна, исполнительна и щепетильна. При всей обиде, что Михаил не сдержал обещание, что он не отправится в Штаты на бой Евсеева, Альбина не могла не понимать, что его присутствие, в отсутствии Гервица – необходимость. Азазель захвати Евсеева, Гервица и федерацию ММА, вместе взятых, но Альбина не могла сорвать Олесю с занятий вот так, без предупреждений и подготовки. Она не брала трубку, а Михаил не мог найти ответ на свой вопрос. Что случилось? Почему?
Единственное облегчение – узнать, что Альбина рванула не покорять Арктику, не в байдарочный поход, после её-то травм, а приехала к своей семье. Об этом услужливо сообщила Роза. Нужно будет поставить этой женщине бутылку коньяка, впрочем, учитывая её положение, лучше, пожалуй, большой арбуз или ведро клубники.
Михаил извёлся, стал неврастеником, первостатейным психом, пока добрался до базы отдыха, где теперь жил Матвей, да и Олег. Его старались не трогать во время поездки, время от времени напоминали поесть. Михаил неотрывно смотрел на экран телефона, даже в небе, на высоте девять тысяч киллометров, когда он никак не мог звонить, Михаил ждал новостей от женщины-куницы. Любых.
Дождался. На небольшом крыльце, на перилах, в коротенькой юбочке плиссе сидела Альбина Иванова, небрежно крутила ножкой в ярко-красной босоножке. На голове красовался такой же алый бант, как почти год назад. Она солнечно улыбалась, пуская солнечных зайчиков прямиком в солнечное сплетение Михаила, беззаботно покачивала ногами и немного щурилась на солнце. Стоял по-летнему тёплый день. Почти жаркий.
Она сидела и флиртовала. Откровенно. С вызовом. Поощряя. А рядом стоял прошлогодний хлыщ… как его. Глеб! Тот самый, кому точно мешают жить ноги и голова!
Глава 22. Альбина
Альбина была взбешена произошедшим слишком сильно, чтобы отдавать себе отчёт в своём поступке. На самом деле, и Альбина это понимала, было некрасиво уехать от Розенбергов вот так, без предупреждения и разговора. Всё это попахивало чёрной неблагодарностью и неуважением по отношению к женщинам, так много сделавшим для них с Олесей в трудное время.
Но объясняться не хотелось, а ещё сильнее не желала Альбина сочувственных разговоров и взглядов. Наелась в своё время, да и травма добавила жалостливых взглядов в копилочку. Что бы сказала Альбина Нелли Борисовне? «Ваш сын козёл», «Я не собираюсь терпеть такое отношение», «Пусть катится к Софе», «Мне больно!». Нет уж, на эмоциональный стриптиз с последующим аттракционом сочувствия Альбина не записывалась.
Хотя Розе, в отличие от мамы, пришлось рассказать правду. Мама сделала вид, что поверила внезапно нахлынувшему желанию увидеть родственников и отдохнуть от сырого города, а Роза утруждать себя не стала.
– И в чём дело?
– прямо спросила Роза, усевшись на кровать рядом с Альбиной.
Они находились в комнате, в которой обычно жили Альбина и с дочкой, приезжая в гости. Олеся, подпрыгивая от восторга, отправилась с дедушкой выгуливать Моню и знакомить его с Луиджианой Бриджидой.