Домик номер шестнадцать
Шрифт:
– На все вопросы вам с радостью ответят на ресепшене, прямо по дорожке, - Михаил, ни на шаг не отстающий от Альбины, показал в сторону административного корпуса и устроил руку на плече Альбины собственническим жестом. Отелло недоделанный!
– От себя могу только порекомендовать это место. Хороший сервис, лояльные цены, а красота какая! Воздух!
– продолжил распинаться Михаил, прижимая к себе Альбину сильнее с каждым словом.
– А, ну ладно, - парень, которому Альбина продолжала безбожно строить глазки, в удивлении приподнял брови, ухмыльнулся чему-то своему и зашёл в калитку. За ним гуськом потянулись товарищи.
– Мы всё-таки поговорим!
– заявил Михаил, когда компания потенциальных гостей скрылась из вида.
– Сейчас!
– он дёрнул за руку, до боли, и буквально поволок Альбину в сторону строящейся спортивной базы.
– Что ты делаешь?
– Собираюсь говорить с женщиной, которую люблю, без лишних глаз!
Любит? Это называется «люблю». Сидеть рядышком с бывшей, как няшные голубки, скрывать от Альбины важную информацию о детях — это называется «любовь»?! Альбина чуть не задохнулась от возмущения. Припёрся, не спрашивая, командует, как у себя дома. Нахал!
– Не собираюсь я с тобой разговаривать, - Альбина настаивала на своём. Её упорству мог бы позавидовать самый упёртый баран.
– Отлично, - Михаил продолжил тащить упирающуюся женщину.
– Говорить буду я!
Они остановились на обрывистом берегу реки. Дальше был покатый спуск с пляжем из мелкой гальки, вход в реку неровный, с камнями и булыжниками, купаться вряд ли получится, а пляжик очень симпатичный, и вид на старый подвесной мост красивый.
– Милая, то, как ты поступила, не слишком-то красиво выглядит. Не смотри, как Ленин на буржуазию, ты сама это понимаешь.
– Михаил крепко держал Альбину за руки, не вырваться, и она понимала, он не собирается её отпускать.
– Ты ответишь, почему так поступила?
– Нет!
– она вздёрнула нос.
– Я же тебя не спрашиваю, почему ты встречался со своей бывшей!
– О, - Михаил моргнул.
– Ревность? Это ревность, милая?
– уголок губы пополз вверх, Михаил явно силился не засмеяться. Гад!
– Неужели ты подумала, что… Милая, это же глупо! Это самая невероятная глупость, которую я слышал. Мне не нужна Софа, как тебе могло это в голову прийти?
– Что мне должно было прийти в голову? А? По-твоему, очень смешно – увидеть твои фотографии с Софой?
– она выплюнула имя.
– Что-то я сомневаюсь! Со мной ты любовью не занимаешься, врач, видите ли, рекомендовал воздержаться! А если не со мной, то с кем?! Что я, по-твоему, должна была подумать, кроме очевидного?
– Что угодно, только не это, - Миша взлохматил себе волосы, дёрнув с силой, провёл ладонью по лицу.
– Именно это я и подумала! Что ты с ней переспал. Снова! И снова! И так до бесконечности! Я не собираюсь ни принимать это, ни терпеть, ни делить тебя, Михаил Леонидович Розенберг, ясно тебе?!
– Да не спал я с Софой!
– Теперь-то, конечно!
– Альбина была уверена, что Миша не спал с Софой, не в сложившейся ситуации, не тогда, когда она грозится забрать детей… хотя… а вдруг, ведь это неплохой способ договориться с Софой. Усмирить бешенство матки с осложнениями на головной мозг!
Она внимательно посмотрела на Михаила Розенберга. Почему он такой красивый, даже после перелёта, уставший, с едва заметными тенями под глазами? Почему? Зачем он стал настолько родным? И какого лешего так больно от этого?!
– Как я могу быть в этом уверенной?
– взвизгнула Альбина.
– Верить мне, - развёл в поражении руками Михаил.
– Прости, милая, я не знаю других способов. Доверять.
– Верить? Верить?! А ты сам верить не пробовал? Доверять? Как ты можешь просить меня о том, в чём мне отказал?
– О чём ты?
– Я знаю, что Софа подала в суд, знаю, что хочет забрать детей или одного из них. Знаю, что тебе было известно это ещё до поездки в штаты! Но ты промолчал! Ничего не сказал мне! Как постороннему, чужому человеку! А ведь я… Я люблю тебя, Розенберг чёртов, лось гремучий! И детей твоих люблю! И даже маму, и бабушку, и Феофана, хоть он и изодрал мой любимый пеньюар, в клочья, между прочим! А ты мне не доверяешь настолько, что не позволил быть причастной к жизни твоих детей! Помочь, если есть такая возможность, чем-нибудь, не знаю чем, но наверняка я могу помочь! Даже Ольге Алексеевне своей, я уверена, ты рассказал, а мне — нет! Не говори мне ничего о доверии, Михаил Розенберг!
– Милая, я не хотел тебя волновать… - Миша растерянно смотрел на Альбину.
– После всего, что ты перенесла… ты не до конца восстановилась. Нужны время, реабилитация…
– Что?
– заверещала Альбина и подпрыгнула на месте, она готова была начать топать ногами, как трёхлетка в истерике.
– Реабилитация? Не хотел волновать?! Эй! А ну-ка, посмотри на меня! Смотри!
– она вцепилась в лицо Михаила и повернула в свою сторону, с силой вдавливая пальцы.
– У меня есть две руки, две ноги, - дёрнула ногами, демонстрируя их.
– У меня голова есть! Меня можно и нужно волновать, я не умру от того, что жизнь не сахарная. В последнее время только и делаю, что сижу дома и ничего, ничего не делаю! С ума сойти можно! Ещё и волновать не хочешь?! Не надо оборачивать меня в вату и трястись, как над вазой династии Мин! Если считаешь меня не умнее Луиджианы Бриджиды, если уверен, что нельзя мне доверять и разговаривать со мной о чём-то, сложнее устройства табуретки, то нам не по пути. Всё, что я могу сказать, - Альбина разжала, наконец, пальцы и отвернулась, – уезжай, Миша, я не могу так, не умею. Я не фарфоровая кукла, не содержанка, мне мало сидеть на попе ровно, хлопать глазками и хотеть платьюшко.
– Милая, ты не кукла, не содержанка, и я точно не жду, что ты сядешь на попу ровно, хотя не против нового платьюшка. Ты — моя любимая женщина, вот такая, какая есть. Красивая, до невозможности красивая. Нежная, добрая и ошеломительно умная. Никогда не перестану восхищаться твоей головкой и вовсе не потому, что ты блондинка. Сексуальная, меня выносит от одного твоего вида, это правда. Я всерьёз задумываюсь о какой-нибудь таблетке для понижения потенции, потому что… иногда это невыносимо!
– Михаил выдохнул с шумом.
– Иногда я боюсь тебя, но сильнее люблю.
– Любит он… - Альбина пыталась хмуриться, но ничего у неё не получалось. Как же хотелось целоваться. Она чувствовала себя хиппи.
– «Занимайтесь любовью, а не войной».
Как же Альбина злилась на себя за собственную слабость, но это был Михаил Розенберг, и она никак не могла перестать думать о поцелуях с Мишей, о том, что скрывается под лёгким пуловером и… вот там, ниже. Да! Альбина вздрогнула, тепло пробежало по спине, ногам, ударило в голову, внизу же живота и вовсе полыхнуло. Она пыталась не вздыхать судорожно, но не получилось. Сжала губы.