Доминант
Шрифт:
Поэтому я хватаю ошейник, который находился рядом с бокалом на полочке, и протягиваю его Марте двумя руками, смотря в пол. Я не обратил внимания на её замечание, и это должно разозлить её.
– Госпожа Марта? – и держу на вытянутых руках ошейник.
– На колени, - говорит она.
Я с удовольствием выполняю её приказ.
Она в замешательстве, такое бывает, а значит надо помочь. Ибо женщина, которую ты обхаживаешь, не должна касаться конфуза ни в какой момент и степени. Плохо, если это произошло, хорошо, если ты можешь с достоинством вывести женщину из этого состояния, но лучше, если ты не допускаешь возникновение таких ситуаций.
Глядя вниз, отмечаю про себя бокал
– Госпожа Марта?
И протягиваю ошейник ещё раз в её направлении, но так, чтобы задеть бокал, готовясь поймать его, если он от моего жеста выскользнет из руки Марты. Половина его содержимого оказывается на полу. Шампанским залиты наши руки.
– О, Моя Госпожа…
И обречённо опускаю руки с ошейником, опускаясь пятой точкой на пятки, слегка сутулюсь.
Она демонстративно медленно перекладывает бокал из правой, залитой шампанским руки в левую, и протягивает её мне.
– Моя Госпожа! – восклицаю я, и с энтузиазмом бросаюсь слизывать шампанское с её руки.
Но она ударяет меня по щеке, будто назойливого и непонятливого щенка, совершающего не те действия, которые требует от него дрессировщик, и продолжает тянуться рукой. Я делаю вид, что не понимаю, и снова бросаюсь лизать её руку. Следует пощёчина ещё сильней, но ненамного, не настолько, чтобы начать…гордиться Своей Госпожой. И меня не проняло. И я не чувствую силы, которой надо подчиниться. Я снова начинаю лизать тянущуюся к ошейнику руку Своей Марты, и третья пощёчина убеждает меня, что «игра преодолела психологический барьер». Медленно подношу ошейник к её руке, дыхание уже не контролируется, щека горит. Хотелось бы, чтобы она прижала сейчас свою, не успевшую согреться ладонь к моей щеке, но будет другое. Пальчики Марты смыкаются на ошейнике, её рука с ним медленно начинает опускаться вниз, но – замах, и надплечье мне обжигает хлёст. Ошейник был перехвачен ей искусно, застёжкой в руку, чтобы не нанести мне серьёзного увечья – всё продумала заранее.
– Я же всё могу исправить, Госпожа, - негромко говорю я, откинувшись в сторону от удара.
– Что? Что ты сказал? То есть ты думаешь, что ты можешь что-то исправить, что ты можешь решать, что что-то можно исправить, что ты вообще что-то можешь? И я не поняла, - вдруг спохватилась она, - ты что, решил, что ты можешь думать?
– Я только хотел сказать, что твоя одежда там, - указываю в сторону комнат, - и я могу тебя к ней отвести, и помочь одеться.
Она выпрямляется и начинает рассматривать меня, слегка откинувшись назад и склонив голову, как иногда стараются разглядеть картину. А потом наносит ещё один хлёст уже по плечу. Я напрягаю ударенное место и слегка отстраняюсь в противоположную от удара сторону. Напряжённые бицепс, трицепс и дельта, знаю, доставляют животное удовольствие её инстинкту, и она позволяет себе какое-то мгновение глядеть на представившуюся картину, но тут же переключается вниманием на мою реакцию, которая действительно её занимает в данный момент больше всего.
Я молчу, зная, что она ждёт от меня раболепных действий, не слов. Но я не простой раб. Меня ещё надо заставить быть рабом. Я не стану служить, если мне не покажут силу, то же, что я увидел, уже не оказывает на меня действие. Поэтому я застываю и молчу.
Она смотрит на меня с мгновение и третий удар обрушивается на мои собранные на груди руки.
Я не выказываю реакции, пусть разойдётся, пусть забудет всё, что осталось за этой дверью, через которую она вошла. Пусть забудет, кто она там, а станет тем, чем или кем ей хочется быть у меня. Пусть даст волю устроить свистопляску в ней тому, что время от времени загоняемо условностями в самые дальние уголки и ниши её души. А передо мной потом пусть выступит обнажённой. Как награда. Зрелище для избранных. Зрелище для тех, кто постарается ради неё.
По её дыханию отмечаю изменения её состояния. Она начинает вожделеть. Но механизм этот тонок и хрупок – одно неловкое движение или слово, и всё придётся начинать сначала. И чем дальше, тем нежнее и хрупче, пока не наступит момент, когда уже ничто не остановит и не собьёт, но наоборот, всё будет только способствовать возбуждению. Сейчас последует первая награда в череде остальных…
– Госпожа, я… - указываю пальцем на пятно от шампанского на её юбке.
– Да, ты! Ты видишь, что ты натворил? Это что такое, я тебя спрашиваю? – и она приседает, чтобы поставить бокал на пол.
Я жадно бросаю взгляд ей между ног, пытаюсь рассмотреть её там, а она встаёт, хватается за пятно на юбке и подносит её к моим глазам, бесцеремонно предоставляя мне возможность видеть резинки чулочков.
Я внутренне закрываю глаза, и даже делаю это видимо, но лишь на секунду, потому что я не имею права не показать Госпоже, что мне хорошо, но и право показать это тоже не имею. По всему телу разливается что-то тёплое и приятное, оно волнуется и с ощущаемой скоростью проникает в каждую мою клеточку, и я замираю в восхищении и животном желании стоящей передо мной женщины с задранной юбочкой, под которой я за тёмным окончанием чулков успеваю рассмотреть ещё и красные трусики с массой сверкающих камушков на лобке, теряющихся сужающейся змейкой по трусикам там, куда мой взгляд при такой стойке Марты уже проникнуть не может.
– Что это такое, я тебя спрашиваю? – и продолжает демонстрировать мне свои трусики.
– Это моя неаккуратность! – отвечаю.
Она отпускает юбку, руки её опускаются вдоль тела. Ошейник, всё не выпускаемый, а удерживаемый ей за застёжку, зловеще брякает и успокаивается, прильнув к бедру Марты.
– Ну, наконец-то!
Броситься бы сейчас к ней, провести руками по бёдрам вверх, задирая юбочку, и прижаться губами к змейке из камушков.
– Чтобы через час она была постирана и выглажена! – приказывает Марта.
И стоит, ждёт. Я оттягиваю этот прекрасный момент.
– Ну?! – восклицает она. – Опять?
– Мне придётся дотрагиваться до тебя, Моя Госпожа, чтобы снять с тебя юбку.
– Ты, похоже, не высокого мнения о моих интеллектуальных способностях? – спрашивает она.
– Что ты, Госпожа! Ты не так меня поняла! Я просто хотел сказать, что… что…- я нарочно делаю вид, что в замешательстве с нужным ответом.
– Милый, - мягко проговаривает она, но тут же с остервенением приступает к застёгиванию ошейника у меня на шее (всё!); она дёргает за ошейник, поднимая меня на ноги, и я больше чем на пол головы возвышаюсь над ней.
– Разве мне надо говорить, - с остервенением выворачивает она слова и начинает резкими движениями расстегивать мне джинсы, - слышишь, ты? Разве мне надо говорить, что если мне захочется подержать твой член рукой, мне придётся расстегнуть тебе джинсы, а?
– говоря это, она запускает руку мне в расстёгнутые джинсы, нащупывает и вытаскивает наружу, сжимая в кулачке, то, о чём только что проговорила. – Или это, всё-таки, само собой разумеющееся?
Ожидая моего ответа, она еле заметно перебирает пальцами и даже пару раз двигает ладошкой вперёд-назад. То, как она это всё проделывает, ни в какую не увязываются с тоном, которым она проговорила свою фразу. И я млею. Нега удавом передвигается по всему моему напрягшемуся телу.