Доминатор
Шрифт:
Она увела толпу обратно в деревню, и их уход словно послужил сигналом: громкий хор насекомых возвестил наступление ночи. Солнце скрылось за деревьями, берег озера погрузился в темноту и москиты, как сонм ведьм, стремящихся на шабаш, вылетели из тростников. И в эту ночь местом встречи было назначено тело Уайльда. Они ласкали его, исследовали, проникали в каждое отверстие, запускали жала глубоко в его плоть. Он подумал, что до восхода солнца они вполне могут досуха выпить его кровь. Он пошевелил головой, попробовал двинуться всем телом, но при малейшем движении веревки больно врезались в его руки, и он понял, что это скоро станет невыносимым, даже если он будет хранить полную неподвижность. Он не мог даже кричать; все на что он был способен без риска быть задушенным землей, которая все еще забивала его ноздри, это дышать. Да и в любом случае нечего было рассчитывать разогнать москитов криком. Или можно? Уайльд задумался о том, сколько же всего он не знает, совершенно неважные прежде обрывки знаний вдруг показались очень важными. И еще он подумал о том, что когда он сойдет с этого креста, то сломает шею Инге не думая ни о каких других основаниях. Если он сойдет с креста. «Если» вдруг стало очень важным словом. Помимо этого, в его мозгу бились и другие мысли. Наблюдения, события, каждое из которых, взятое по отдельности, вообще не имело никакого смысла, но в том случае, если бы ему удалось сложить все воедино, эти мелочи обрели бы огромное значение.
— Канем! — прошептала Серена. — Канем! Послушай…
— Замолчи, женщина. — Канем сел на корточки спиной к распятым и принялся разглядывать озеро.
— Канем, ты не можешь оставить меня висеть здесь и умирать от голода и жажды. Не можешь. Я твоя сводная сестра. Разве не так? Я твоя женщина! Разве я не отдавала свое тело тебе, и твоему брату Фодио, и даже этой волчице? Канем! Ты не можешь покинуть меня теперь.
Канем встал, подошел к девушке и разжал ее челюсти.
— Канем! — задохнулась она. — Нет, Канем. — Он засунул ей в рот камень. Уайльд расслышал бессильный скрежет зубов.
Свершив это деяние, страж скрылся во тьме, но уже через несколько минут вернулся с одеялом в руках и вновь уселся на свое место, завернувшись в хайк и набросив сверху одеяло. Для этого были серьезные основания. За какой-нибудь час харматтан, на закате превратившийся было в нежный бриз, разыгрался почти до состояния бури; по сравнению с палящей дневной жарой стало удивительно холодно. Крупная дрожь сотрясала тело Уайльда, заставляя голову колотиться о деревянную стойку, а веревку — остро врезаться в подмышки. На расстоянии шести футов Серена стучала зубами о камень. Но сознание Уайльда продолжало работать. Человек с пистолетом — кто его послал? Инга обвинила его в подготовке убийства, но кто послал Эме Боске? А Укуба, такой очевидно мудрый и проницательный человек, принимает каждое слово своей жены за чистейшую правду.
Он утратил ощущение времени. Существование превратилось в непрерывную агонию, и течение минут не имело никакого значения. Ему даже показалось, что он задремал, время от времени пробуждаясь от боли в плечах.
Но возможно это случилось лишь однажды, и когда он открыл глаза, то увидел, что перед ним стоит Инга.
Она сложила руки на груди и выглядела до невероятности мирной и противоестественно красивой. За ее спиной стояли оба брата.
— Канем, — ласково сказала она, — принеси немного воды.
Канем отправился вверх по холму. Инга хлопнула Уайльда по груди. Шлепок отдался в его теле мертвящим холодом, словно в него вонзилось острое лезвие длинного ножа, но при этом было убито шесть москитов. Инга поднесла к глазам измазанную кровью руку
— Им должен понравиться алкоголь в твоей крови.
Взгляд Уайльда был устремлен выше ее головы, на сверкающую луну, которая начала спускаться к деревьям. Ему казалось, что приближается рассвет. Он совсем не чувствовал своего тела.
— Что ты думаешь о такой казни, как распятие на кресте, Джонас? — спросила Инга. — Она долго пользовалась популярностью в Западной Африке. Этот способ сюда привезли первые португальские миссионеры лет четыреста тому назад. А до того отрезали жертве ногу и ждали, пока та истечет кровью. Эту казнь сохранили для рабов. Но для людей уважаемых распятие на кресте подходит гораздо больше. Если хочешь, можно наблюдать за тем, как твой пленник умирает, медленно, день за днем, час за часом. А потом, можно изменить свое решение, снять его с креста — обычно это делалось через три дня — вылечить, а потом снова привязать к кресту. Это гораздо интересно чем просто отрубить голову. С тех пор как британцы прекратили этот обычай прошло не больше пятидесяти лет. Знаешь, Джонас, это типичный признак британского колониального периода: пресечь обычаи, доставляющие удовольствие местным жителям. Создание, так сказать, эмоционального вакуума.
Уайльд пристально взглянул на нее.
— Ты зол. О, как ты зол. Но ты еще сильнее сконфужен. И все сконфужены. Бедный Укуба сконфужен. Он никак не может поверить в то, что такое могло случиться, а еще менее — в то, что в заговор вовлечена его правнучка. Зобейр сконфужен. Он вообще не понимает, что происходит. А что касается Серены — она настолько сконфужена, что вот-вот сойдет с ума. Так, Серена? — Она с размаху ударила девушку по лицу. Голова Серены дернулась, ударилась о стойку и снова упала.
— Инга, я принес воду, — сказал Канем из темноты. — Она просила меня помочь ей, потому что она была моей женщиной. Моей и Фодио.
— Теперь я твоя женщина, Канем. Твоя и Фодио. Навсегда. Ведь вам это было нужно?
— Тогда позволь ей умереть быстро, когда придет время.
— Я вовсе не хочу, чтобы она умерла. Конечно, если она окажется слишком уж упрямой… — Она взяла флягу с водой, подошла к Уайльду и поднесла ее к его губам. — Не глотай, Джонас. Если ты проглотишь землю, тебя вырвет, а у тебя и так хватает забот. Прополощи и сплюнь.
Уайльд повиновался. Плевок попал на грудь ее накидки.
— Ты мне должен, — улыбнулась Инга, и снова поднесла флягу к его губам. На этот раз плевок пришелся ей в плечо. — А теперь можешь проглотить. Я дам тебе еще воды, хотя ты пристреливаешься к моему лицу. Но это последняя порция.
Уайльд проглотил. Вкус во рту напоминал о выгребной яме, но по крайней мере ему больше не казалось при каждом вдохе, что он сейчас задохнется.
— Я рада снова увидеть тебя. — Она провела пальцем вдоль его челюсти и погладила нижнюю губу. — Как же хорошо. Я хотел бы поцеловать тебя, Джонас, но боюсь, ты откусишь мне язык. Я хотела бы обнять тебя. Она провела ладонью вдоль его нагого тела и задержала руку внизу, лаская. Когда же тело Уайльда невольно откликнулось на прикосновение, она вонзила ногти в его плоть. — Но, похоже, мне следует только смотреть на тебя. Но и это мне нравится. Твое присутствие напоминает мне о Гамбурге, Копенгагене, Стокгольме, Лондоне… О кружевных трусиках, и быстрых самолетах, удобных поездах, дорогих автомобилях. О пистолетах и интригах. Джонас, мне недостает напряженности европейской жизни. Знаешь, я два года не то, что не стреляла, а вообще не видела пистолета. Не уверена, что я еще способна попасть в цель.
— Тогда почему ты не вернешься? — ровным голосом спросил Уайльд.
— О, конечно я думала об этом. Но согласись, что мне нельзя было оставаться там после того, что случилось в Стокгольме. Тому, кто предал сразу и НАТО и Варшавский договор нужно очень осмотрительно выбирать друзей. Джонас, что ты думаешь об Африке?
— Я — оптимист, и продолжаю верить в ее прогресс.
— Мне нравится Африка, Джонас. Я попала сюда только потому, что Европа была закрыта для меня. Можно сказать, в результате несчастного случая. Но в итоге он оказался счастливым. Я пряталась в Париже, желая только остаться в живых, когда туда прибыл Укуба, совершавший свое кругосветное путешествие. Я решила посетить его; пожалуй, только из любопытства. Но он влюбился в меня, причем в мозги не меньше, чем в лицо, и я позволила ему привезти меня сюда. Я нахожусь здесь уже два года… Ты знаешь, Джонас, ведь даже я в Европе была всего-навсего одной из толпы? Там так много блестящих людей, так много красивых женщин. А здесь я единственная. Кроме того, думаю, что во мне сохранилось много атавистических свойств человека. Я люблю леса, отдаленность от цивилизации, физическую силу людей. Но ты, Джонас, здесь все равно, что рыба, вынутая из воды. Я поняла это в тот же момент, как заметила тебя. Ты тоже порождение джунглей, как и я, но это не твои джунгли. Когда я послала за тобой, то хотела посмеяться, глядя как ты барахтаешься вдали от своих самолетов и автомобилей, вдали от людей, которые доверяют твоей внешности и всегда готовы стать твоими жертвами, если ты решишь показать себя. Каково это, Джонас, быть одним из толпы?
— Хотел бы я прямо сейчас оказаться таким. Но ты послала за мной. Ты снова великолепна, милая.
Она улыбнулась и повернулась к Серене.
— Канем, освободи ей рот. — Мужчина с силой разжал ей челюсти и камень выскочил наружу, словно косточка плода. Девушка с трудом провела сухим языком по дрожащим губам.
— Почему? — прошептала она. — Почему?
— Но ведь это и был наш план, Серена, — объясненила Инга.
— Но ведь мы хотели сделать это вместе. Вчетвером! Фодио! Ты не станешь так поступать со мной.