Домой не по пути

Эшли Дьюал

– Выпьем?

– Спрашиваешь?

Джесси хватает гитару, выбегает на сцену, а Рэй Декарпентер достает пластинку. Не знаю, почему Бонд выплелся играть, ведь мы будем слушать музыку с патефона? Но затем я понимаю, что он, как и каждый в этом зале, отрывается от земли, чтобы достать звезды с неба, пусть это невозможно. Когда еще сыграешь с Элвисом Пресли? Звучит музыка, мой новый знакомый с катастрофически взлохмаченными волосами принимается играть, и мне вдруг становится так неловко, что я смущенно улыбаюсь, слегка сгорбив спину.

Пластинки настолько старые, что они трещат. Я слышу

голос «короля рок-н-ролла», который говорит что-то между куплетами, а на фоне разрывается овациями зал, и люди не просто поют, они кричат, и я представляю, как многотысячная толпа тянет вперед руки, чтобы дотронуться до легенды.

Тэмми вскакивает с места, прежде осушив рюмку с чем-то прозрачным, и прыгает в руки Уильяма, словно в сети. Он тащит ее в центр зала, прижимает к себе и приподнимает над полом так, будто она ничего не весит. Люди танцуют, шелестят юбки, а пол дрожит от того, как громко стучат о покрытие женские каблуки. Сопротивляюсь, говорю, что посижу за столом, пока все развлекаются, но Кори силой стаскивает меня с места.

– Я не умею.

– Я тоже! – Смеется друг и начинает нелепо вертеть ногами.

– О, Боже, я этого не выдержу, прекрати, я ослепла, слышишь? Ослепла!

Но Гудмен не обращает внимания. Берет меня за руки и так пляшет, что, наверняка, собирается протереть в покрытии дыру размером с Африку. Я хохочу, а он прокручивает меня под своей рукой и тянет на себя. Мы нелепо и неуклюже припрыгиваем, смеемся, да так, что живот болит, и представляем себя совсем другими людьми. Я забываю, что на мне эти чертовы джинсы. Я верчу руками и в воображении перебираю пальцами край юбки, и мои глаза закрываются, и пот скатывается по шее, и я слышу, как разрывается гитара, как скрипит старый патефон, и чувствую нечто такое, чего раньше никогда не испытывала: я часть чего-то огромного. Я улыбаюсь чужим людям, а они улыбаются мне. Женщина меня к себе прижимает, хватает за руку и танцует со мной, будто бы мы лучшие подруги, а я не отталкиваю ее, потому что мне на удивление так хорошо, что в груди тепло.

Приподнимаю подбородок, вижу, что на сцену вышел Рэй и еще один мужчина, тот, который играет на барабанах. Он рьяно бьет палочками по том-тому, и в разные стороны разлетаются капли пота, уже успевшие собраться на плотном покрытии. Его лицо красное, а лицо Рэя Декарпентера блестящее от пота. Я тоже вспотела. Я вдруг вновь оказываюсь в руках Кори, и он смеется так громко, что у меня закладывает уши. Ноги заплетаются.

Гляжу за его спину и замечаю Уилла с Тэмми. В их движениях столько экспрессии, что страшно даже рядом находиться. Оттого вокруг них – свободное пространство. Тэмзи вся пунцовая, а на лице Уильяма ни намека на усталость. Ловко он, то встает на носки, то вновь приземляется на ступни, то нагибается над прогнившим покрытием, то вспархивает и касается длинными пальцами горячего потолка.

Вверху скопился дым от сигар. Он плавает над головами, будто спутавшиеся мысли.

Я протираю ладонями лицо и улыбаюсь:

– Я выйду, подышу.

– Что?

– Выйду на улицу!

Музыка все еще играет и горит, как костер. А люди, будто подожженные спички, не тухнут, а светят все ярче и ярче. Пробираюсь к выходу, ноги ноют от приятной усталости. Я почему-то улыбаюсь, ведь ничего бы этого не было, если бы я не села вчера в машину к этим сумасшедшим. Поднимаюсь по лестнице, сталкиваюсь с какой-то целующейся парой и аккуратно обхожу ее стороной. Парень так прилип к своей девушке, что вот-вот высосет из нее всю жизнь. А ей нравится. Странно.

Наконец, оказываюсь снаружи. Облокачиваюсь спиной о стену и прикрываю глаза. Я устала, но я рада, что пришла. Необычное ощущение.

– Видимо, тебе не только любовные романы не нравятся. – Говорит знакомый голос, и я оборачиваюсь. Рядом оказывается Уильям Гудмен, и он как всегда стискивает во рту сигарету. – Что насчет книжек об изнасиловании?

– И что в них такого?

– В них насилуют.

– Некоторым это нравится. – Я вспоминаю о парочке, которая обжималась на входе, а Уилл почему-то игриво вскидывает брови и усмехается. – И не мечтай.

– В смысле?

– Ну, а что у тебя за взгляд?

– Какой еще такой взгляд?

– Тебе лучше знать. – Я отворачиваюсь и втягиваю в легкие прохладный воздух. Ох, как же приятно. Кожа буквально пылает, а вечер остужает ее, и ощущаю я себя хрупкой и растаявшей, как мороженое. – Я говорила о тех ребятах, что целуются у дверей. Парень не просто обнимает подружку. Кажется, он ее душит.

– Это называется – страсть.

– Желание кого-то удушить?

– В некоторых извращенных фантазиях.

– Я почему-то не сомневалась, что ты так ответишь. – Я вновь смотрю на парня, а он к моему огромному удивлению стоит рядом и тоже на меня смотрит. Лицо у него сейчас в блестящих капельках, а глаза мутные и горящие. – Знаешь, я хотела тебе сказать…

– Скажи.

– Спасибо. – Гудмен сводит брови, а я пожимаю плечами. – Ты спас меня от предков, позволил поехать с вами. Я знаю, что подружка Кори не вписывалась в ваши планы.

– Благодаришь меня за то, что я врезал твоему отцу? – Уилл отворачивается и глухо выдыхает дым от сигареты. Вид у него делается какой-то растерянный. – Чего ты ждала?

– В смысле?

– Ты застряла в этом городке с уродами, которые тянули тебя вниз. Но ты не рвалась наружу, ты чего-то ждала.

– Я надеялась, что…

– Надеялась, – фыркает Уилл, – на надежде далеко не уедешь. Чтобы уехать, нужно подняться с места, взять ключи и завести двигатель.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Я знаю о тебе много. И без рассказов Кори. Ты из тех, кто чего-то стоит, но ничего не делает. Тебе нос разбил родной отец, а ты уезжать не хотела. Да ты должна была тогда вцепиться в мою ногу и заставить меня вытащить тебя из этого дерьма.

– Ого, да ты уже выпил.

– Ага. – Уилл шмыгает носом и усмехается. – Я красноречив?

– «Вытащить тебя из этого дерьма!» – С выражением повторяю я и киваю. – Я тебе почти поверила. Если бы ты еще добавил: «Человек – хозяин своей судьбы!», я бы вообще растаяла, серьезно.

– А ты не пьешь?

– Странный вопрос.

– Почему? Все пьют.

– Да, все, и мой отец, который разбил мне нос, как ты сказал.

– Так это самоотрицание.