Домой не по пути
Шрифт:
– Он – поэт, – поясняет Кори, но мне это ничего не поясняет. – И музыкант. Кажется, в багажнике только его вещи и валяются. Гитара в ободранном чехле, ноты.
– Вы давно знакомы? – Спрашиваю у Джесси и прижимаю пальцами пульсирующий нос. Он до сих пор жутко болит. – С Уиллом.
– Целую вечность. Месяца два наверно.
– Большая же у вас вечность.
– В пути время идет иначе, – тянет с переднего сидения парень, – часы превращаются в недели, а недели – в месяцы.
– Я не у вас спрашивала, мистер Гудмен.
Уильям ничего не отвечает.
– В ночи они гнались за тем,
Чего не видели, но ждали,
И как бы ни манили дали,
Нет больше света в слове свет.
И был бы в этом мой ответ,
Но нет.
– Что? – Я хлопаю ресницами.
– Очередное «ничего» от Бонда, – ворчит Тэмми. – Джесси Бонд, никто тебя не понимает, когда уже до тебя дойдет?
– Ты это сам придумал? Только что?
– Музыка – это ведь тоже стихи, – неожиданно задумчиво произносит парень, – я не думаю, я просто говорю, а строчки, как такты – выстраиваются самостоятельно.
– Это интересно, наверно.
– Я так выражаю то, что чувствую.
– И надоедаешь всем прилично, – усмехается Кори, – как-то он сказал мне: и даже если ты уйдешь, ты ничего не потеряешь, скорей тогда ты пропадешь, когда решишь, что ты уйдешь. И что это твою мать значит?
Я усмехаюсь.
– Понятия не имею.
– Зато я все понял, – говорит Уильям. Он опять курит и опять говорит развалисто и широко, как говорят люди, уверенные в собственной правоте, причем, даже тогда, когда несут они полнейшую чушь. Лицо у него делается умным, глаза сужаются, а уголки губ подрагивают от легкой ухмылки. – Человек все теряет не в тот момент, когда уходит, а когда решает уйти, птенчик. Понимаешь? То есть, твоя жизнь рушится от мыслей, потом ты бросаешь все, действуешь и так далее, но в тартарары все валится от осознания. Едва ты понимаешь, что тебе это не нужно, как оно тут же становится ненужным, и неважно: ушел ты уже или еще уйдешь.
Тэмми отнимает у парня сигарету и затягивается.
– Я должна спросить у нее.
– О чем? – Я верчу головой, смотря то на Кори, то на Уильяма. – О чем спросить?
– Это важный вопрос, подумай, прежде чем отвечать, окей? – Тэмзи Пол порывисто приближается ко мне и едва не сталкивается со мной лбом. Глаза у нее дикие. – Ты нашла Иисуса, Реган Баумгартен?
– Что?
– Тэмми, прекрати.
– Пусть ответит! Ты нашла Иисуса или нет?
– А он что – потерялся?
Девушка выпрямляет плечи и медленно расслабляется, позволив своему лицу стать не просто милым, но и довольным. Она вдруг улыбается.
– Отлично, ты прошла тест.
– А это был тест?
– А ты думала, тебя примут без вступительных экзаменов? – Уильям вновь отнимает у девушки сигарету и затягивается. – Мы ведь вольны выбирать, верно? Может, ты нам не нужна, птенчик. Хотя нет, я неправильно выразился. Может, ты испортишь нам поездку, как и мы тебе ее испортим. Понимаешь? Это цинично в каком-то роде, но надо смотреть правде в глаза. Люди хороши в ненависти друг к другу, так зачем нам создавать подобные ситуации, а? Лучше удостовериться, что ты наш человек.
– Удостоверились?
– Это только первый тест.
– Классно. А как же мне вас проверить?
– Да как хочешь.
– Как хочу?
Уильям кивает, и я передергиваю плечами.
– Пусть каждый назовет по любимой книге.
– Сразу по сердцу метишь, Реган, – усмехается Кори, – учтите, она дерется, если кто-то обижает ее любимых авторов.
– Мы не из пугливых, – ворчит Тэмзи. – Книги, кстати, не только читать можно. Их можно жечь, складывать в красивые рядки на полках, выставлять в алфавитном порядке.
– Скорее всего, именно этим сейчас люди и занимаются, потому что гораздо легче накупить книг для красоты в комнате, чем для красоты в душе.
– Красоту в душе трудно заметить, – продолжает девушка с красными волосами.
– Знаешь что… – выдыхаю я. – Ты не прошла тест, Тэмзи.
– О, какая жалость.
– «Потерянный рай» Джона Милтона, – говорит Кори, – ну, ты и так знала.
– Скука! Ты старый, как сидения в этой машине! – Смеется Уильям.
– Как мои джинсовые шорты, – добавляет Тэмзи Пол.
– Как мир, – заключает Джесси.
Я подмигиваю другу. «Потерянный рай» – сложная поэма, и осилить ее сможет только тот, кто ценит литературу.
– Я люблю стихи, это странно, да? – Спрашивает Джесси Бонд. Он не знает, куда деть свои руки и в итоге сводит их на груди. – В стихах больше драмы, чем в прозе.
– Думаешь?
– Короткие предложения, связанные по смыслу, скованные не просто единым контекстом, но и общей мелодикой. Стихи пишут единицы, а прозу – тысячи.
– Но не всю прозу можно читать, – я пожимаю плечами. Мне нравится, что мы вдруг обсуждаем книги, а не вырез на груди Тэмзи Пол, который такой смелый, что в нем можно было бы запросто утонуть, как в море. – Ох, иногда возникает ощущение, что ты не книгу читаешь, а обмазываешь себя грязью, ну, или выливаешь себе на башку малиновый сироп.
– Не любишь любовные романы? – Уилл протягивает мне сигарету, но я покачиваю головой. Тогда он вновь затягивается. – А на вид вроде девчонка.
– Я не верю им.
– Девчонкам?
– Любовным романам.
– Почему же?
– Потому что в жизни все иначе. В жизни люди вырастают и превращаются в тех, кто разрушает все, кто пьет, не прозябая, кто распускает руки и воняет, как кусок дерьма.
Я почему-то вспоминаю о маме. Знала ли она, с кем водится? По кому слезы льет? А Натан Баумгартен, наверняка, был симпатичным парнем. Правда, потом он превратился в похотливое, смердящее животное, раздирающее в клочья ее жизнь. Мама ведь любила его, она, возможно, до сих пор его любит. Но кому нужна такая любовь? Больная и ненормальная. К человеку, для которого в принципе ничто не имеет значения. Зачем любить? Где заветный счастливый конец? Все это полная чушь.