Домой
Шрифт:
Пассажиры вжимаются глубже в сиденья. Некоторые переходят в другой конец вагона. Тетка с белыми крашеными волосами жмет на кнопку связи с машинистом.
– Здесь в вагоне творится дебош! Что вы сказали? Дебош, говорю я, де…
Тетка падает на пол – старуха дала ей бутылкой по башке.
– Ну что, пидарасы, гнойные суки? Что ты мне сделаешь? Или ты? В жопе я тебя видела!
Старуха бежит по проходу, добегает почти до меня. Надо будет сначала вырвать бутылку, потом будет видно, что делать. Но она не доходит, резко остановившись, машет ногой, попадает в колено девушке в светлых джинсах, хватает ее за волосы. Девушка верещит, вырывается.
У дверей сидит паренек невысокого роста, стриженный налысо. Он – в черной куртке на молнии, джинсы заправлены в «берцы». Старуха останавливается перед ним, хватается за поручень.
– Ну что, суки вы гнойные…
Мелькает кулак паренька. Старуха отлетает к дверям. Чувак встает, подбегает, начинает бить ее ногами. Он бьет уверенно, четко, стараясь попадать в лицо или в живот. Все повернулись и глядят, не отрываясь.
За окнами мелькает светло – серый мрамор станции. Старуха распласталась на полу, широко раздвинув ноги. Вокруг разбросан хлам из ее пакетов.
Двери открываются. Паренек выходит из вагона, теряется в толпе. В вагон вбегают два мента, смотрят на старуху. Пассажиры отворачиваются к своим книгам и сканвордам.
Все по-честному
Место: Родина
Дата: 06/03/1999
Время: 19:04
Музыка: нет
Я складывал свое барахло в рюкзак. Не так уж много всего я держал на работе: два десятка кассет, штук пять книг – и все. Файлы mp3 в компьютере, скорей всего, не сохранились – после монитора дошла очередь и до «системника». Он теперь валялся в углу, погнутая крышка – отдельно.
В дверь заглянул бугай в камуфляже, охранник нового гендиректора, Пинского – мужика в костюме, который терся у «мерса». Второго, с рацией, я после той ночи ни разу не видел.
– Иди, у босса к тебе разговор.
Я поставил рюкзак на стул и пошел за бугаем по коридору к приемной. В заводоуправлении ничего не поменялось, «все шло своим чередом».
Бугай открыл дверь приемной, я зашел. За компьютером сидела секретарша Даша. Пинский до сих пор не уволил никого, кроме охранников, «оказавших сопротивление». На их место он поставил своих. Вместе с ним они приехали из другого города, но откуда точно, никто не знал. Никто не знал и откуда взялся он сам. Женька смог по своим каналам разведать, что, вроде бы, Пинский принимал участие в двух захватах заводов в Сибири, но надолго там не остался и должностей не занимал.
Я кивнул Даше. Она улыбнулась в ответ. Бугай шагнул к двери, постучал, заглянул.
– Александр Сергеевич, здесь этот – редактор газеты…
– Пусть проходит.
Бугай сделал шаг в сторону, пропустил меня. Я зашел в кабинет. Пинский сидел за столом – стрижка почти под ноль, с заметным пятном лысины ото лба до затылка, черные широкие усы. Он был в белой рубашке и галстуке. Пиджак аккуратно висел на спинке кресла. Пинский поднял глаза от бумажек на столе.
– Здравствуй, Алексей. Ты, это самое, не бойся, я вообще-то не кусаюсь. – Он изобразил улыбку. – Проходи, садись. Есть разговор к тебе.
Я подошел к столу, остановился.
– Ну, не хочешь – не садись, как хочешь. Стой тогда, но, как в народе говорят, в ногах правды нет. – Он заметно «гэкал». – Во – первых, Алексей, я должен извиниться, если там тогда с тобой, ну, это самое… грубо обошлись. Сам пойми, такая ситуация была… Да, я ведь забыл представиться… Мы ж, значится, знакомы, хоть и познакомились не очень-то приятно… Короче, Пинский Александр Сергеевич, новый гендиректор комбината. Не волнуйся, все по – честному – могу тебе вот документы показать. Если думаешь, что что-то здесь не то, то вот постановление суда, а вот и протокол собрания акционеров…
– Я прекрасно знаю, как такие протоколы…
– Не перебивай, когда старший говорит. Я вообще не обязан тебе ничего объяснять. Но я такой вот человек, понимаешь? Хочу, чтоб все было по – честному. Ты видел – я никого не убрал, кроме тех, кто по собственному желанию…
– Пока. Пока не убрали…
– Не убрал и не уберу. А к тебе, товарищ Сухарев, у меня такое предложение. Я читал многотиражку, и она мне, значится, понравилась. Ты, Алеша, человек хороший, честный. Это я тебе скажу, как на духу. Я вот в людях разбираюсь. Короче, я хочу, чтоб ты остался. Обещаю – вмешиваться я не буду. Мое дело – руководство комбинатом, а твое – газета. Критикуй меня, но не зазря. Чтобы если критика, то, значится, за дело. И перспективы, я тебе скажу, здесь очень даже неплохие. Можно из многотиражки сделать городскую, чтоб читал не только комбинат, а и целый город. И редактором тебя поставить…
– Нет, я ухожу.
– Я тебе еще раз повторяю. Никакого здесь захвата не было. Все законно. Ты пойми, здесь бизнес, здесь свои правила игры. И я их не нарушил, делал все по правилам. Бизнес – это дело жесткое. Чуть расслабился – и все, в пролете…
Я повернулся и пошел к двери.
Окраина
Место: Москва
Дата: 16/11/2006
Время: 23:44
Музыка: нет
Воняет копчеными курами. В Москве почему-то на каждом углу воняет копчеными курами. Москвичи, должно быть, любят их жрать. Я топчусь по остановке, мерзну. Сыплет снег – уже не мокрый, а мелкая крупа. Народ на остановке курит, потягивает пиво и слабоалкогольные коктейли. Несколько человек, выйдя на проезжую часть, ловят тачку. Тут же припаркованы штук пять машин «бомбил».
Подкатывается троллейбус. Открываются двери. Несколько человек выходят. Дядька в пальто, с дипломатом, кидается в среднюю дверь. Она закрывается, двинув дядьке по рылу. Дядька отходит, бубня что-то под нос, пристраивается в очередь в переднюю дверь. Я встаю следом за ним.
Троллейбус катится вдоль длинного забора. За ним – недостроенная бетонная коробка. Светятся окна девятиэтажек. Впереди какая-то тетка орет:
– Вы что, не поняли меня? Я прошу вас показать ваш билет.
Другая отвечает:
– Ничего я вам не покажу. Здесь автоматизированная система. Я прошла в салон – и все.
– А может, вы прошли в другую дверь…
– Отстань ты от нее, хули приебалась? – встревает в разговор мужик.
– Как вы разговариваете со мной? Я, между прочим, нахожусь на службе…
– Счас выкинем тебя из автобуса – и будешь ты на службе…
– Ну зачем же ругаться, господа? – слышится мужской писклявый голос. – Давайте жить дружно…
«Я хуею в этом зоопарке». Наверно, это значит, что мне не все равно. Что-то сдвинулось в мозгах за один лишь день. Слишком долго все было по хуй, и я уже думал, так будет всегда. Но здесь тебе не «bloody Europe», где «хуеть» просто не от чего, где все приглажено, благоустроено и предсказуемо.