Домзак
Шрифт:
– Дядя Ваня, дай еще.
– Байрон посмотрел на бутылку, движение глаз отдалось острой болью в затылке.
– Значит, ты и не прятался, а просто дождался, когда я выйду от деда...
– Он мне отец. Мне и пить для храбрости не надо было. Такой холодной яростью я налился... Что так, думаю, что этак - один конец. Так хоть сыграю роль. Отыграю
– И не жалко?
– Что?
– Не жалко?
– Жалко, конечно. Но уж такова, брат, судьба. Как она с нами, так и мы - ей. А для меня, милый, всей моею судьбою стал папаша. Саваоф! А мы кто пред ним? Юроди Христа ради... как вот ты сейчас, уж извини...
– Это ты к попу на исповедь ходил?
– Я. Так ведь это еще до твоего приезда было - вот в чем штука. Хотел генеральную репетицию устроить, а он, дурак, возьми да и расплачься! Тоже мне поп! Отправился искать правду у народа-богоносца, а меня в богоносцы зачислить постеснялся, сволочь! А чем я хуже? Если разобраться, ничем. С берега светят... Эй!
– закричал он.
– Это я, Тавлинский Иван!
– Иван Андреич, что вы там делаете?
– проговорил кто-то в мегафон. Что тут случилось?
– Да уголь загорелся!
– закричал дядя Ваня.
– Ничего!
– Ничего себе ничего!
– пророкотал мегафон.
– Словно атомную бомбу на него сбросили. Даже мост своротило! Кто это с вами?
– Да вы не знаете! Рыбачили вместе! Он с ликеро-водочного! Серегой зовут!
Было слышно, как взревел двигатель машины, одолевавшей подъем к шоссе.
– Вот так... Зачем им знать, кто тут да что тут?.. Давай-ка я тебя на фанерочке потащу, сынок. Там у меня лодочка, на ней в самый раз до больницы и доберемся. Тут пути-то - по течению спуститься.
Байрон застонал.
– А ты бутылку вот возьми - держишь?
– и обезболивай, обезболивай...
Байрону казалось, что шорох фанеры по земле не прекратится никогда. Но вот они остановились.
– Живой?
– Дядя Ваня склонился над ним.
– Теперь самое трудное, сынок: надо нам по камешкам вниз спуститься, к лодке. Попробуй-ка этой рукой... вот и держи меня за шею, я крепкий, выдержу... Вот!
– Они встали. - А теперь сюда...
Они с трудом спустились к воде, и Байрон даже удивился, почему это он ни разу не потерял сознание. И бутылка цела. Дядя Ваня помог ему устроиться на носу лодки, под голову положил свернутый ватник, укрыл одеялом до подбородка.
– Ну вот.
– Сел за весла спиной к племяннику.
– Сейчас выгребем, а там река сама понесет. Туман-то какой...
Байрон закрыл глаза. Черные перчатки. "Брызги шампанского". Домзак. Задача решена. Туман. Бутылка выскользнула из его рук. И дышать вдруг стало легко, словно дышал не он, а кто-то другой - чужой человек, живой и здоровый, и он в последний миг понял, что это все значит - все, все, все, и понял, что другого берега уже не будет да и не надо...
– Байрон!
– окликнул его дядя Ваня.
– А ты такие взрывы на войне научился строить? Байрон!
Племянник не откликался.
– Байрон!
– Дядя Ваня боялся обернуться.
– Ты хоть голос подай, сынок!
Но и на этот раз ответа не было.
Дядя Ваня тихо выругался и снова изо всей силы налег на весла.
Не выдержав, наконец, молчания за спиной, он перебрался на нос лодки и, укрыв тело Байрона с головой одеялом, снова вернулся к веслам, подналег, но оборачиваться по-прежнему боялся. В темноте одеяло казалось режуще-белым, словно излучающим свет, которого взгляд человеческий выдержать не мог, да и не предназначался тот свет ни взгляду человеческому, ни даже, наверное, взгляду Господа - Мальчика с кривыми пальчиками...
* Оставьте дверь на галерею открытой, пожалуйста (нем).