Дон Жуан. Правдивая история легендарного любовника

Начиная с XVIII века в Европе появилось множество литературных и драматических произведений, воспевающих короля Педро I Кастильского – его рыцарский дух, романтическую любовь к Марии де Падилья, милосердие к врагам (в частности, к предателю Энрике Трастамарскому). Конфликт Педро Жестокого с высшими кругами католической церкви впоследствии привлек внимание антицерковных деятелей, в частности – Вольтера, который всячески превозносил этого кастильского короля.

При написании романа автор отчасти опирался на обширные «Хроники» Жана Фруассара (1333(1337?)– 1405). Фруассар известен своей беспристрастностью (насколько это свойство вообще может быть присуще историкам и хронистам). Помогли и дошедшие до нас испанские летописи – в частности, «Хроника» Перо Лопеса де Айалы (1327–1407). Ее считают одной из самых объективных, хотя назвать Айалу беспристрастным все же никак нельзя – равно как и участника англо-французской войны Фруассара. Ведь Айала начинал свою карьеру в качестве пажа Педро Жестокого и дослужился до капитана флота. Затем в 1366 году изменил присяге и перешел в лагерь Энрике Трастамарского. Став королем, бастард удостоил Айалу великих почестей, титулов и богатств. Под конец жизни историк Айала стал канцлером Кастилии. Таким образом, с одной стороны, он лично общался с королями и их приближенными, а с другой – не мог не искажать историческую действительность в угоду Энрике Трастамарскому и его наследникам. К тому же, как неопровержимо доказано, «Хроника» Айалы претерпела несколько позднейших редактур.

Учитывая все эти сомнения относительно правдивости хроник и летописей, при написании романа автор руководствовался максимально возможным числом так называемых «источников», в частности – более поздних и, соответственно, менее зависящих от чьих-либо интересов. Например, исследованием Франсуа Пиетри (середина ХХ века), хотя в его труде «Педро Жестокий» явственно прослеживается личная неприязнь историка к этому королю.

Что же касается главного персонажа романа, Дон Жуана, то есть его прототипа, дона Хуана де Тенорио… Об этой полулегендарной-полуисторической личности нам известно немного, в основном – из севильских городских хроник середины XIV века. Можно с бо́льшей или ме́ньшей определенностью утверждать, что в Севилье того времени проживал кабальеро дон Хуан де Тенорио, род которого входил в «две золотые дюжины» Андалусии (24 самые знатные фамилии). Его отец, адмирал галер Алонсо де Тенорио, был одним из многочисленных фаворитов королевы Марии Португальской и погиб в неравной морской битве с флотилией халифа близ Трафальгара.

Известно, что Хуан де Тенорио имел отталкивающую внешность и низкий рост и был человеком развращенным и безнравственным. Он преследовал знатных андалусок, шпионил за ними и принуждал вступать с ним в связь под угрозой разоблачения их супружеских измен. Позже, когда его лучший друг Педро Бургундский стал королем Кастилии, Хуан де Тенорио с той же целью угрожал севильским красавицам, что донесет Педро Жестокому о якобы имеющихся у их мужей намерениях изменить королю.

Известно, что король Педро I назначил своего друга Тенорио обер-келлермейстером. Также в хрониках упоминается о дипломатических миссиях, которые Тенорио выполнял в Париже и Неаполе.

Учитывая достаточно известный характер Педро Жестокого, можно представить характер человека, который мог бы быть его лучшим другом. А также – «моделировать» поступки этого человека, о которых не упоминается в хрониках, но которые могли иметь место в действительности. Именно поэтому автор счел возможным «увидеть» в «неизвестном дворянине, сопровождавшем короля Педро», о котором упоминают хронисты, дона Хуана де Тенорио, который и перерезал горло Элеоноре де Гусман.

Личность дона Хуана де Тенорио скорее всего так и канула бы в Лету, подобно сонмищу других мертвецов, если бы не легенда о «рукопожатии статуи командора». Она разнеслась по Кастилии в начале 60-х годов XIV столетия. Люди говорили, что мерзкого развратника Тенорио убила статуя зарезанного им старика командора Гонзаго.

Одновременно возникли слухи, что дона Хуана убили сами францисканцы. Позже сложилась легенда, что гнусный Тенорио раскаялся и стал монахом. Кстати, спустя 20 лет, вскоре после смерти короля Энрике Братоубийцы, в Кастилии появится епископ Хуан де Тенорио.

Благодаря легенде о «карающей деснице командора» де Тенорио стал прототипом для вечного персонажа литературы и драматургии – Дон Жуана ( исп. Don Juan, итал. Don Giovanni, фр. Don Juan, нем. Don Juan, англ. Don Juan, рус. дорев. Дон Гуан). О его похождениях писали Тирсо де Молина, Жан-Батист Мольер, Джордж Гордон Байрон, Проспер Мериме, Александр Пушкин, Алексей Константинович Толстой, Леся Украинка. Но вовсе не эти всемирно известные авторы превратили мерзкого проныру Тенорио в красивого, благородного и куртуазного кавалера, против которого не могла устоять ни одна женщина.

Он обрел славу неотразимого обольстителя еще при жизни.

Механизм перевоплощения реального дона Хуана де Тенорио в легендарного «любовника всех времен и народов» и описан в романе. Насколько автору это удалось – судить читателю.

Думать о близком счастье не хотелось. Вот не хотелось, и все тут. Устал…

Мглистый рассвет надвигался на Севилью, промозглый мартовский ветер так и норовил забраться под набухший от ночной сырости капюшон одинокого всадника. Он плотнее закутался в дорожный плащ и еще раз привычно проклял весь белый свет.

Пыльный сирокко, дувший всю зиму с берегов Северной Африки, упорно не сдавался.

Миновав Севилью и Кордову, ветер с легкостью преодолевал невысокий, похожий на пилу хребет Сьерра-Морены и вырывался на каменистые просторы Эстрамадуры и Ла-Манчи. Лишь на подступах к чопорному Толедо сирокко наконец-то выдыхался.

Куда печальней была участь испанского северо-востока. На пути от Барселоны и Валенсии к Сарагосе и Памплоне сирокко уродливо преображался. Вдоволь напитавшись влагой Средиземного моря, вобрав в себя дым печных труб и золу с пепелищ зачумленных деревень, сирокко превращался в болхорно и двигался дальше – накрывал Арагон и Наварру, не щадил ярмарочного Бургоса, пока наконец не разбивался о стену Кантабрийских гор.

На своем пути смрадный, удушливый болхорно повергал в уныние и тоску тысячи испанцев. Высокоумные врачи твердили, что именно болхорно сеет на своем пути тревогу и безумие.

Минувшей зимой 1350 года этот веками проклинаемый болхорно собрал невиданную доселе жатву: в январе и феврале целые деревни и городские кварталы Арагона, северной Кастилии и Наварры были объяты всеобщим безумием. Впрочем, не так уж и всеобщим… Массовый психоз охватил главным образом женскую часть населения.

Днем и ночью над северной и восточной Испанией – от Гвадалахары до Мурсии, от Бургоса до Майорки – стоял нескончаемый, истеричный женский крик. Мужья били своих бесновавшихся супружниц смертным боем, но те словно не чувствовали боли и умолкали только тогда, когда теряли сознание под градом ударов. Хвала Всевышнему: Севилью, да и всю Андалусию, эта эпидемия женского сумасшествия не затронула – здесь, на юге, не ведали о сводящем с ума воздействии болхорно.