Донбасс
Шрифт:
Было как-то по-хорошему грустно в этом маленьком, уже тронутом осенью саду. Стояла особенная, ленивая тишина воскресного полдня; ставни на окнах были полу-притворены. И, глядя на них, представлялось сразу, что в домике прохладно, сумеречно и чисто, пахнет яблоками, ванилью и воскресными пирогами и живут здесь простые, хорошие люди, живут мирно, трудолюбиво и счастливо.
Ребята постояли немного у калитки. Калитка была простодушно распахнута, но они не решались войти. Им казалось, что так будет… некрасиво. Они ведь не просто пришли, а в гости. Надо постучать или еще лучше — позвонить. Но ни стучать, ни звонить было не во что.
Они церемонно поеживались в своих парадных костюмах, не знали, что делать. Вдруг они заметили, что от погреба к дому бежит девушка в ситцевом платьице, с кувшином.
— Будьте добры, гражданочка!.. — вежливо позвал ее Виктор.
Девушка подошла к палисаднику, и ребята почти с ужасом узнали в ней ту самую девчонку, что так безжалостно смеялась над ними в шахте, когда они бежали от коногона…
Потом они изредка встречали ее в шахте, но всегда поспешно сторонились, а она, узнав их, смеялась вслед. Они не знали, ни чья она, ни где живет, ни как ее зовут. Знали только, что работает она лампоносом, и шахтеры прозвали ее Светиком; она действительно, точно свет, появлялась в забое, чтобы дать шахтеру новую лампу вместо его потухшей.
Сейчас она была чистенькая, беленькая и — хорошенькая в своем ситцевом платьице, бледно-розовом с цветочками. Но они ее сразу узнали.
И она узнала их.
— А вы что же тут делаете? — подозрительно спросила она, глядя на них через палисадник.
— А ты что тут делаешь? — рассердился Виктор.
— Я? Вот новости! — засмеялась она. — Я тут живу. А вам чего надо?
— Мы не к вам… — поспешно сказал Андрей. — Мы в гости.
— А это ты меня в шахте прибить хотел? — угрожающе обернулась она к нему и вдруг, совсем как шахтерский мальчишка, завизжала: — А ну, вдарь, вдарь! Ну!
— Мы не драться… мы в гости… — пролепетал Андрей.
— Таким гостям — поворот от ворот. Ну, убирайтесь, пока целы! — закричала она. — А то… вот! — и она, хохоча, плеснула на них квасом из кувшина. Хорошо, что Виктор вовремя отскочил, не то пропал бы его парадный костюм.
— Ты осторожней, дура! — сердито вскрикнул он.
— Проваливайте, проваливайте! Давай полный ход от ворот! — И она, вложив по-коногонски два пальца в рот, лихо свистнула.
— А вот мы не уйдем! — вдруг озлился Андрей. Его трудно было разозлить, но девчонка сумела. Теперь никакая сила не заставила бы его сдвинуться с места. Он был упрям. И тот, кто знал его, догадался бы, заметив, как потемнели его глаза и сдвинулись брови, как по-бычьи подалась вперед голова, что теперь его трогать не надо, он все равно будет поступать по-своему.
Но девчонка не знала этого.
— А вот я сейчас собак спущу! — сказала она и громко позвала: — Эй, Полкан, Трезор!
Но тут появился сам хозяин Прокоп Максимович. Он вышел на крыльцо и крикнул:
— Эй! Что за шум, а драки нету?
— Драка сейчас будет! — отозвалась девчонка.
— Здравствуйте, Прокоп Максимович! — сказал Андрей и снял кепку.
— А-а, вот это кто! Пожалуйте, пожалуйте! — и мастер, радушно протянув руки, пошел им навстречу. — Ты что ж моих гостей конфузишь? — на ходу упрекнул он дочь.
— Такие гости, что собачьи кости… — немедленно огрызнулась та.
— Цыц, коза! Здравствуйте, молодые люди! — мастер потряс ребятам руки. — Прошу, прошу!..
Они пошли за ним.
— Сердитая она у вас! — хмуро сказал Андрей, все еще косясь на девчонку. — Вы ее на цепи держите. На людей кидается.
— А я ее скоро на цепь-то прикую: замуж выдам, — пошутил хозяин и ввел гостей в дом.
Там, неожиданно для них, оказалось большое общество. Собирались обедать. Ребята смущенно замерли на пороге.
— Вы входите, входите! — засмеялся хозяин. — Стесняться нечего! Все свои. Это фамилия моя да родия, все шахтеры. А это, — представил он Андрея и Виктора, — комсомольцы, к нам на подмогу приехали. Прошу любить да жаловать! Вы курские, что ли? — спросил он ребят. Почему-то все их здесь считали курскими.
— Полтавские…
— Вот и хорошо! — благодушно сказал хозяин. — Прошу покорно садиться. Сейчас мать наша выйдет, мы и закусим.
Мальчики сели на указанные им места. Они чувствовали себя неловко: большое общество совсем смутило их. И фуражки… Они не знали, куда их деть, мяли в руках на коленях.
Они никого, кроме хозяина и дочки, не знали. Здесь собрались все пожилые люди; только паренек со смешными веснушками на носу и зачесанными назад волосами был их ровесником. Он сидел в стороне и небрежно щипал струны гитары.
С дымящейся кастрюлей в руках легко и быстро вошла женщина, еще не старая на вид и худенькая, как девочка.
— А вот и хозяйка моя! — провозгласил Прокоп Максимович. — Настасья Макаровна. Народный комиссар нашей кухни.
Настасья Макаровна усмехнулась, — глаза у нее были насмешливые и быстрые, как у дочери, — и, поставив кастрюлю, подошла к ребятам.
— Здравствуйте, очень рады! — певуче произнесла она. — А фуражки ваши позвольте-ка сюда…
Они растерянно отдали ей фуражки. Она взяла их и унесла; двигалась она проворно, но не кругло, как пожилые бабы, а как бы легкими, стремительными толчками. "Видно, откатчицей была!" — невольно подумал Андрей. Он уже давно заметил, что на шахте толстых баб не бывает. Тут у всех женщин фигуры молодые, стройные, а лица старые, старше своих лет. Отчего это, он и сам не знал, но объяснял, как и все, что здесь видел, одним словом: шахта. Это от шахты.
— Ну что ж! — сказал хозяин. — Борщ на столе, пора и за ложки!
— Это мы могем! — засмеялся маленький и сухонький старичок с добродушно-ехидным лицом и прической ежиком. — Нам все едино, что работать, что хлебать. Нам абы гроши да харчи хороши.
Все, смеясь, пошли к столу, стали шумно рассаживаться.
— Вы сюда, сюда, пожалуйста! — указал хозяин место мальчикам поближе к себе.
— А где же мама? — громко спросил высокий, как и хозяин, но не в пример ему хмурый и молчаливый шахтер лет сорока пяти, с синими рябинами на лице.