Донецкие повести
Шрифт:
– Семён Григорьевич, кондиционер не слишком дует? – водитель Антон Царьков работал с ним уже шестой год и привычки своего шефа знал досконально. Спросил скорее так, из уважения, ниже двадцати шести градусов температура в салоне была недопустима: его шеф летом страдал от хронического насморка – неизменного спутника кондиционированного воздуха в доме, на работе и в автомобиле, но это было всё же меньшим злом, чем сердечное недомогание из-за жары.
– Всё нормально, на работу, – Портной достал из кармана телефон и набрал помощницу Лилию. – Проверь, свободна ли наша служебная ячейка в депозитарии, в пятницу придёт крупная сумма, нужно место.
Трубка лаконично доложила, что поручение принято к исполнению, и Портной принялся делать пометки в своём еженедельнике.
Семён Григорьевич первые годы работы в банке свято чтил писаные и неписаные правила и не позволял себе никаких шашней с подчинёнными, хотя контингент барышень здесь подобрался не хуже, чем в модельном агентстве. Тот же Ваня Черепанов вечно шутил, мол, на такую работу нужно в слюнявчике ходить. Да уж, в этом цветнике любой ценитель женского пола слюной бы изошёл.
Девицы ходили на работу, как на кастинг. Правило избегать излишне вызывающего макияжа и одежды предполагало наличие вкуса. Поэтому негласная, но крайне ожесточённая конкуренция уходила в плоскость совершенствования стиля, одежды, манер, речи, постоянного ухода за телом и фигурой.
Рациональные мозги Портного никак не могли дать простое логическое объяснение тому факту, что девушка тратит почти всю свою зарплату на внешние атрибуты ради того, чтобы покрасоваться на работе, утереть нос подругам и получить очередную зарплату, которую вновь целиком принести в жертву украшению себя для любимого банка. При этом большая часть барышень, состоящая на реальном содержании родителей, мужей и спонсоров, свято верили и заставляли верить своих близких в то, что благодаря каким-то их особым личным талантам они попали в особую касту банковских служащих. За ними в неравных условиях вынуждены были тянуться из последних сил и девицы с более скромными финансовыми возможностями.
В студенческие годы Семён получил в общежитии обширный опыт общения с противоположным полом. Женщины считали его хорошим любовником. Тонкости постельных отношений он действительно освоил досконально. А главное, устраивал всех тем, что не говорил неприятных вещей и ничего не требовал. Это создавало иллюзию, что такова и есть его сущность. На самом деле Портной просто не развивал дальнейших отношений, иначе, безусловно, вылезли бы скандалы, обиды, требования, ограничения, враньё и разоблачения – весь тот замечательный набор ингредиентов для «борща», который ежедневно покорно хлебали его друзья, ударившиеся в затяжные романы, женитьбы и прочие опасные игры с женщинами. Портной, являясь в душе приверженцем традиций и семьи, вступление на этот путь всё время откладывал.
Он честно отдавал себе отчёт в том, что не является человеком нежадным и бескорыстным. И увеличение заработков было приятно для него прежде всего тем, что открывало всё новые возможности для нового увеличения возможностей зарабатывать, но при этом поглощало практически всё время и силы, которых год от году не прибавлялось. Хотя в постели с женщинами он по-прежнему чувствовал себя уверенно, решиться на какие-либо изменения у него уже не было духу. Дом успешно вела домработница, научившаяся безупречно разбираться в его предпочтениях и привычках.
Семён Григорьевич любил делать то, что умел, и то, что у него хорошо получалось. Что за удовольствие сесть играть в поезде в карты против бригады шулеров, если заранее известно, что они тебя «разуют»? Или выйти на ринг против профессионального боксера? По голове получить и лечиться потом – зачем?
Красиво нарисоваться на свидании – это одно, а жить бок о бок с другим человеком – совсем другое. Возможно, сыграло свою роль и то, что отец Портного умер очень рано, – его воспитывала мать, и постигать премудрости семейной жизни – быт, взаимные требования, личные привычки, увлечения, вкусовые пристрастия, наконец, – изнутри он не мог.
Сёма хорошо помнил приключившуюся с ним историю, когда одна весьма активная барышня затянула его на горнолыжный курорт. И зачем он согласился? Лыжи его никогда не прельщали. Корячиться, чтобы напялить эти неудобные ботинки, страдать на занятиях с инструктором, обнаруживать свою бездарность к этому спорту, а после ходить враскорячку, следить за тем, чтобы не сломать при падении руку или ногу? В конце поездки Сёма обнаружил, что в спутнице его раздражает каждая мелочь – дурацкая болтовня, грубоватый смех, неряшливо разбросанные вещи. Впрочем, и его терпеливость, умничанье, педантичность и небритые подмышки вскоре тоже вызвали у любительницы горных лыж тихую ненависть.
Поэтому Портной, как улитка, научился прятаться в своём домике. Конечно, по житейским канонам ему давно уже следовало обзавестись детьми. Портной не то чтобы поставил на этом крест, но и усилий для решения вопроса не прилагал никаких – будет как будет. А отеческую заботу перенёс на племянников – сыновей своей сестры Софы. Для них, воспитывающихся без отца, он был больше чем дядя.
Очередная корпоративная вечеринка тоже ничего особого для Портного не предвещала. Немного протокольного веселья – потом он поедет к Инне. Ей было тридцать два, и судьба её явно не баловала. Она воспитывала восьмилетнего сынишку. Отца ребенка, когда Инна была на седьмом месяце, срочно решила вернуть первая жена, несколькими годами ранее его же изгнавшая. Мальчишка так никогда и не видел папу. Следующие её отношения закончились после рукоприкладства кандидата в мужья. С Сёмой у них все получилось удачно. Свидания два раза в неделю не были торопливыми – и огонёк, и тепло, и поболтать, и пошутить. Сёма слегка заботился об Инне, что было для него необременительно, не особо затратно и в определённой степени приятно. Компьютер, книги, велосипед, мяч, кроссовки для пацана – хоть какое-то конкретное доброе дело в его жизни.
Инна обладала уникальным для барышни качеством – она никогда ему сама не звонила, не была навязчивой, разбиралась в его делах, но при этом не лезла в душу с некорректными расспросами. Вместе с тем Инна была очень естественной, достаточно откровенной и лишенной жеманства. Спросишь, чем помочь, ответит без излишних ужимок.
Вечеринка явно задалась. Хороший виски, завладевший измотанными в течение рабочего дня телами, настроил всех на бесшабашное веселье. Тосты полились один остроумнее другого. Портной зашёл в кабинет, дабы одеться и потихоньку ретироваться. В этот момент перед ним стремительно возникла помощница Лиля. Семён не успел опомниться, как почувствовал горячий поцелуй. Он попробовал было дёрнуть «стоп-кран», включить тормоза с помощью дежурного выражения «не надо, что вы себе позволяете», но Лилина уверенность, нежные движения языка, которые он ощутил у себя в ухе, не оставляли шансов. «Молчи, молчи, я так давно ждала этой минуты…» Она настолько естественно подстроилась под его тучноватое тело, что начальник, позабыв враз обо всех своих железных правилах, не смог устоять. Оказалось, Лилия помнила почти все его шуточки, её умиляло в нем сочетание полноты и быстроты и резкости движений, озорные глаза. Но ведь есть много молодых и интересных…
– Сёмочка, мне, кроме тебя, никто не нужен. Я себя знаю. Ты дашь фору любому из этих недоразвитых самовлюблённых желторотых пижонов.
Первой жертвой отношений с Лилией стала домработница. Пряча глаза, Портной выплатил ей полугодовое жалованье, обещал всегда и во всем помогать.
Сложнее было разорвать отношения с Инной. Однако неизбежность этого шага являлась очевидной. Роман с Лилией набирал обороты, и расчувствовавшемуся Портному не хотелось омрачать его недомолвками и нечестностью. Семён ощущал себя полнейшей сволочью, хотя вроде и не имел каких-либо обязательств. А к Инниной преданности он привык и воспринимал её как нечто само собой разумеющееся.