Донецко-Криворожская республика. Расстрелянная мечта
Шрифт:
Родился 13 (25) декабря 1884 г. в Санкт — Петербурге в семье ремесленника. Меньшевик с 1905–го по 1917 год. С середины 1917 г. (с приезда Артема в Харьков) — большевик. Советский профсоюзный и архивный деятель.
Единственный нарком первого состава правительства Донецкой республики, умерший своей смертью, Магидов был «рабочей лошадкой» руководства ДКР. Будучи талантливым оратором, он постоянно получал поручения провести митинг, разрешить какой — то очередной трудовой спор, отговорить рабочих от забастовки или же, наоборот, организовать забастовку.
Трудовую деятельность начал в Петербурге в 11 лет, став учеником ювелира. Уже в ранней юности вступил в профсоюз золотопромышленников ив 1907–1909 гг. был секретарем нелегального Бюро профсоюзов в Петербурге. Был на подпольной работе в Киеве и Екатеринославле. С 1912–го по 1914 год находился
В 1917 г. отвечал за агитацию в Юзовке, создал в Донбассе профсоюз горняков. В 1918 г. — нарком труда ДКР. Вместе с Артемом отступал в Царицын, во время обороны которого отвечал за пропаганду в советских войсках.
В 1919 г. был наркомом труда УССР, одновременно помогая Артему воссоздать Донецкую республику. В 1922–1924 гг. секретарь Полтавского и Самарского губкомов Компартии. С 1930–го по 1939 год — в Москве на руководящей работе в профсоюзах. Проявил живое участие в судьбе детей испанских революционеров, усыновил некоторых из них.
Репрессирован в 1939 г., однако благодаря заступничеству старых большевиков чудом избежал расстрела и был освобожден в 1941 г. После этого пребывал на скромных должностях в профсоюзных архивах. С началом кампании по реабилитации старых коммунистов проявил незаурядную активность, став фактическим рупором репрессированных и членов их семей. Благодаря Магидову и его заступничеству, многие имена революционеров были возвращены истории. Автор ценных мемуаров о революции и Гражданской войне (многие из них до сих пор не опубликованы). Умер в 1972 году.
Но главная задача наркомата труда сводилась к контролю исполнения основных обещаний советской власти — переходу к 8–часовому рабочему дню и повышению зарплаты рабочим. В принципе, это было общим программным принципом каждой из социал — демократических партий, которые на этих лозунгах совершили еще Февральскую революцию. Во многом стремительное разочарование меньшевиками и эсерами в среде рабочих в 1917 году было связано именно с тем, что данные лозунги, как правило, оставались на бумаге. Одно из первых совместных собраний промышленников и рабочих по поводу внедрения данных лозунгов в жизнь состоялось еще 11 апреля 1917 г. под председательством Сандомирского, взывавшего работодателей к совести. Присутствовавший на встрече менеджер Александровской фабрики попытался объяснить, что введение 8–часового рабочего дня фактически будет означать повышение реальной зарплаты рабочим на 32 %, а это обойдется его предприятию в 4 млн рублей в год — в то время как общие дивиденды владельцев составляют 4,5 млн. Представитель рабочего совета Петровской фабрики на это ответил, что годовая прибыль его предприятия составляет 15 млн рублей в год, поэтому оно может вполне поделиться с рабочими 4–миллионной выручкой (рабочий явно не учел, что речь идет о разных предприятиях, а соответственно — о разных цифрах) [573] .
573
Friedgut, т. 2, стр. 274.
В конце концов, работодатели Юга России под предводительством фон Дитмара 6 мая 1917 г. дали положительный ответ на требования рабочих о введении 8–часового рабочего дня и введения сверхурочной оплаты (1,5 рубля за каждый лишний час). По их подсчетам, даже внедрение этих мер стоило работодателям Юга дополнительно 65 млн рублей в год. А если бы горнопромышленники согласились на все требования, в частности, равную оплату труда женщинам и мужчинам (женщины официально получали лишь 60–80 % мужской зарплаты), а также отказ от детского труда, то ежегодные потери бизнесменов составили бы 228 млн рублей [574] . С победой большевиков в Петрограде в октябре 1917 г. 8–часовой рабочий день стал обязательной нормой и споров уже не вызывал.
574
Там же, стр. 276.
Как не вызывал больше споров вопрос о введении обязательных оплачиваемых отпусков для рабочих. Для шахтеров, к примеру, специальной резолюцией IV областного съезда Советов был даже введен обязательный 2–месячный отпуск летом [575] . Поскольку к этому времени предпринимателей уже никто не слушал, экономический эффект от таких резких нововведений уже никем не подсчитывался — решения носили сугубо политический характер.
Точно так же, без финансово — экономического обоснования, вводились новые зарплаты для наемных работников практически во всех отраслях хозяйства. Этот процесс начался с февраля 1917 г. и не прекращался вплоть до Гражданской войны. Один из лидеров кадетской партии Н. Кутлер в докладе Временному правительству в мае 1917 г. сообщал, что на 18 предприятиях Донбасса с валовой прибылью в 75 млн рублей в год рабочие потребовали повышения зарплаты на 240 млн. Общую же сумму повышения зарплаты, которую от предпринимателей Юга требовали рабочие, Кутлер оценил в 800 млн рублей. А средний рост зарплат, судя по его докладу, должен был составить 200–300 процентов. Это привело к тому, что к моменту создания ДКР начальник железнодорожного депо получал 100 рублей в месяц, а подчиненный ему слесарь — 300 рублей, начальник участка службы пути — 120 рублей, а его рабочие — более 200 рублей [576] .
575
Стенограмма IV Съезда
576
Деникин, т. 1, вып. 1, стр. 146, 149.
Горнопромышленники пытались объяснить пролетариату, что «никакие прибавки рабочим не облегчают их положения вследствие того, что каждая прибавка повлечет соответственное вздорожание жизни» [577] . Однако процесс, который либеральная интеллигенция России «под гром литавров» запустила в феврале 1917 года, остановить уже было невозможно. Причем требования рабочих постоянно росли, а их поведение относительно владельцев бизнеса становилось с каждым месяцем все агрессивнее.
577
Борьба за власть Советов в Донбассе, стр. 132.
В конце сентября 1917 г., когда в Харькове состоялась III конференция горнопромышленников Юга России, бизнесмены пожаловались Временному правительству, что накануне мероприятия получили официальную угрозу от харьковского ревкома. Горнопромышленников обещали арестовать, если они в течение трех дней не повысят зарплаты чернорабочим. Фон Дитмар жаловался, что эти угрозы осенью 1917–го стали просто — таки системой [578] . А ближе к зиме временные аресты капиталистов для выбивания зарплат рабочим стали обыденным явлением по всей России и в Донецко-Криворожском бассейне.
578
Friedgut, т. 2, стр. 280, 294.
К моменту создания ДКР на некоторых предприятиях, испытывавших острую нехватку дензнаков, зарплаты рабочим начали выдавать производимыми там запчастями. Одной из основных задач наркомата Магидова было выбивание заработной платы наемным работникам. На обкомах его ведомство не раз приводило решения «о принуждении расплатиться с рабочими» [579] .
Кроме того, при активном участии наркомата Магидова в ДКР устанавливались минимальные зарплаты и коллективные договоры. Так, 11 сентября его комиссариат утвердил договор для металлургической отрасли, действие его распространялось на 300 промышленных предприятий бассейна, на которых работало до 300 тыс. человек. Наркомат труда принимал решения о ставках зарплат практически для каждой категории работников — химиков, инженеров, горняков. А 6 марта даже опубликовал Положение об охране труда домашних служащих (чем, кстати, способствовал более тесному сотрудничеству горничных, швейцаров, дворников с властью — они активно начали сообщать о состоянии своих хозяев и местах хранения ценностей) [580] .
579
Стенограмма IV Съезда Советов Донецкого и Криворожского районов; Донецкий пролетарий, 20 февраля 1918 г.
580
Ревегук, стр. 111; Известия Юга, 6 марта 1918 г.
Одной из серьезных проблем Донецкой республики была безработица и наплыв бездомных, нищих людей в крупные города и особенно в Харьков. К концу марта в столице ДКР безработных было около 20 тыс. человек, из которых 7 тыс. были демобилизованными солдатами. В начале марта распоряжением Магидова были закрыты все частные биржи труда и посреднические конторы, занимавшиеся наймом сотрудников. Данные функции наркомат труда вновь — таки взял на себя. Совместно с профсоюзами он организовал несколько мастерских для безработных, в разных городах создавались ночлежные дома. В Мариуполе, к примеру, в начале апреля были открыты 2 благотворительных столовых, в которых питалось 2360 безработных, и общежитие для бездомных [581] .
581
Возрождение, 27 марта 1918 г.; Донецкий пролетарий, 8 марта 1918 г.; Ревегук, стр. 118.
Магидов даже умудрился организовать медицинское обслуживание рабочих. 15 февраля в Харькове были собраны представители больничных касс города, создавших страховую группу. Эта конференция постановила открыть санатории для больных туберкулезом рабочих — в частности, в загородном ресторане «Версаль». Данный опыт распространился и на другие города региона. Санатории для рабочих решено было открыть в Мариуполе и на Святых горах. Кроме того, под эгидой наркомата труда ДКР состоялась муниципализация аптек всей республики, что якобы привело к большей доступности лекарств для населения [582] — во всяком случае, газеты того периода, жалуясь на нехватку продовольствия или керосина, никогда не жаловались на дефицит лекарств.
582
Ревегук, 1974, стр. 117, 119.
Нельзя сказать, что наркомату труда Донецкой республики удалось многое сделать — все — таки львиную долю его начинаний реализовать не успели. Однако можно констатировать, что за столь короткий период деятельности наркомата был реализован ряд очень серьезных социальных реформ. А некоторыми плодами этих реформ (в частности, 8–часовым рабочим днем и ежемесячными отпусками) жители данного региона продолжают пользоваться и ныне. И еще неизвестно, долго ли у них будет сохраняться такая возможность.