Донская рана
Шрифт:
– Дорожный инспектор? – сказал Зиммель. – Это интересно. Месяц назад у нас тут в Котельниково появился один инспектор, которого никто не знал, и который оказался русским шпионом. Ну-ка, Таудлиц, выясните, что это за человек заходил в штаб в новогоднюю ночь. Ведь можно установить его личность, не так ли?
Немецкий оперативник бросился выполнять задание, но спустя сутки пришел к своему шефу обескураженный.
– Что-то странное с этим инспектором, господин майор, – доложил он. – Я побывал в нашей дорожной полиции, познакомился со всеми, кто там работает. Оказалось, что в новогоднюю ночь ни один из них не находился на службе – все отдыхали. Тогда я привез туда, в инспекцию, того
– Значит, это он! – вскричал майор Зиммель. – Человек, которого мы ищем, «крот», окопавшийся в штабе – это Петерс. А «инспектор», явившийся к нему в новогоднюю ночь – русский связной. Ищите дальше, Таудлиц, разрабатывайте линию «инспектора». Скажем, интересно, где он взял мотоцикл, и где этот мотоцикл сейчас? А вы, Хорст, проведите обыск в комнате, которую занимает Петерс. Только делайте это очень аккуратно – русский резидент не должен заметить, что мы им заинтересовались. А я распоряжусь, чтобы наши радисты ловили все сигналы, которые исходят из нашего района. И я уже знаю, какой результат мы получим после этого прослушивания эфира!
– Какой же, господин майор? – спросил любопытный Хорст.
– Мы получим сразу два результата, – охотно ответил Зиммель. Он был тщеславен и любил хвастаться своей сообразительностью, своими успехами. – Во-первых, мы узнаем, что такие радиопередачи регулярно ведутся. А во-вторых, выяснится, что время передач всегда совпадает со временем прогулок Петерса. Понимаете? Он во время прогулок достает рацию из тайника и передает информацию русскому командованию. И мы должны его поймать за этим занятием. Вперед, ребята!
Этот разговор происходил 3 января. А уже на следующий день немецкие перехватчики засекли короткую передачу, которую вел с помощью шифра неизвестный радист. Но вот незадача! В то время, когда шла эта передача, штабной переводчик Роберт Петерс сидел на совещании, которое проводил генерал Гот, и переводил речь генерала румынским и венгерским союзникам. Майор Зиммель не знал, что и думать. Единственное объяснение, которое пришло ему в голову, что у русского резидента есть помощник, радист, которому Петерс передает сведения, а тот уже ведет передачу. Слежку за Петерсом усилили, переводчика обложили со всех сторон, как волка, на которого объявлена охота.
Однако прошла неделя усиленного наблюдения за Петерсом, а никакого радиста так и не удалось найти. Ничего не оставалось делать, как арестовать переводчика, не имея против него, в сущности, никаких улик. Арестовать и передать в руки гестапо. Пусть уже их люди добывают нужные сведения. У них, как известно, и мертвые начинают говорить. О том, какими методами добывается такой результат, майор Зиммель старался не думать. Он был солдат, он был хороший специалист, а не палач. Но интересы дела, интересы Германии превыше всего! И Зиммель уже готовился передать документы на Роберта Петерса в местное отделение гестапо, когда ему сообщили, что переводчик исчез. Вечером он еще был, лег спать, как обычно. За ним теперь велось круглосуточное наблюдение. И агенты, которые вели наблюдение, уверяли, что не спускали глаз с квартиры, которую занимал переводчик. Однако вот странное дело – утром Роберта Петерса на месте не оказалось…
Майор Зиммель надеялся, что с бегством резидента утечка данных из штаба прекратится. То есть нужный результат будет достигнут. Однако уже на следующее утро ему доложили, что русские атаковали самый слабый участок немецкой обороны и потеснили германские войска сразу на двенадцать километров. Оборону с трудом удалось снова наладить. А ведь никто
Глава 3
Спустя сутки после того, как ефрейтор Кнехт пришел в себя на больничной койке, его жизнь в госпитале потекла своим чередом. Он перезнакомился с соседями по палате, узнал, из каких они частей, где и когда были ранены. Ефрейтор оказался человеком любознательным, он всех обо всем спрашивал. А ведь известно, что людям нравится, когда их делами интересуются, когда спрашивают их мнение о том о сем. Например, о положении на фронте. Так что соседи охотно делились сведениями с новым товарищем.
А ефрейтору Кнехту (точнее, капитану Шубину) только этого и было надо. Большую часть сведений для первого донесения в штаб он собрал вот так, не выходя из палаты. Номера частей, которые участвовали в боях, примерные цифры потерь, задачи, которые командование ставило перед этими частями – все это соседи по палате рассказали связисту Кнехту, и все эти сведения легли на стол перед полковником Уколовым.
Передачу информации Шубин наладил следующим образом. Еще при первом свидании в новогоднюю ночь Роберт Петерс описал Шубину старый разрушенный дом на южной окраине Ростова. Дом был разрушен артиллерийским огнем еще в 1941 году, во время наступления немцев на Кавказ. Использовать его было невозможно, и домом никто не интересовался. При доме имелся курятник. Всех его обитателей, кого не убило снарядами, прибрали соседи, так что курятник стоял пустой. Тем не менее на его дверях имелся здоровенный замок, так что посторонний не мог туда попасть. Вот в этом курятнике Шубин и Петерс встретились на следующее утро после первого свидания, то есть 1 января. Там, в подполье, Шубин спрятал свою рацию, а также автомат, несколько гранат и запас документов – на всякий случай.
И там же, в курятнике, капитан Шубин превратился в ефрейтора Кнехта. Сначала он переоделся в форму немецкого связиста – ее заранее приготовил Петерс. А затем произошло то, о чем полковник Уколов предупреждал как о неприятном событии: Петерс выстрелил Шубину в предплечье из пистолета «ТТ». Даже если бы пуля попала в кость и застряла, и ее потом извлекли бы немецкие хирурги, у них не могло возникнуть вопросов: ведь это была русская пуля.
Однако Петерс был точен, пуля прошла мимо кости и вышла из тела. Петерс сделал «ефрейтору» перевязку, а затем сел на мотоцикл, положил раненого в коляску и поехал в Зимовники. Шел первый день нового года, за движением на дорогах никто не следил, так что Петерса никто не остановил до самых Зимовников. А здесь резидент изобразил из себя штабного офицера (каким он и был), попавшего ненароком на фронт, в самую гущу боя (а вот это была часть легенды). Испуганный штабной переводчик привез раненого для отправки на санитарном поезде, стоявшем на станции, и поспешно сдал санитарам. Объяснил, что санитары в этой части все были заняты, бой шел тяжелый (и это снова была правда), вот он и вызвался подвезти раненого.
Так что прощаться, говорить напутственные слова – для всего этого у Петерса и Шубина условий не было. Переводчик вернулся в Ростов и загнал мотоцикл (за которым в тот момент еще никто не охотился) в тот же курятник. Ключ от курятника лежал в мешке у раненого связиста Кнехта. Вот таким образом произошло внедрение Шубина в положенное место в немецком тылу.
Теперь оставалось только понять, как пользоваться имевшимися возможностями. Уже на второй день своего пребывания в госпитале Шубин обратился с просьбой к доктору Вольфу: