Допельдон, или О чем думает мужчина?
Шрифт:
И все, может быть, было по-другому.
Но мне пришлось пройти долгий и тернистый путь борьбы с самим собой и обстоятельствами, прежде чем я дошел до нее. Поэтому к последнему и самому важному разговору со Светланой я был уже совсем не готов. Я обрисовал ей свою идею вкратце и достаточно общими словами, из которых Светлана поняла только то, что я предлагаю сделать гроб, который в качестве устрашающей декорации можно использовать на различного рода, митингах и демонстрациях протеста.
— Отлично, — сказал мне Светлана, — сколько тебе надо денег, чтобы ты изготовил гроб и привез нам его к пятнице. У нас будет как раз митинг протеста перед Британским посольством.
Пытаясь донести суть своей идеи до ее сознания, я ответил:
— Что для благого дела первый гроб я могу изготовить сам, но у меня нет средств для отправки его в Америку. Я всего лишь скромный студент. Мы должны запечатать его в большую посылку и отправить его в Штаты. Только тогда эта акция будет действенной. И это должны видеть все.
Светлана захлопала глазами:
— Зачем отправлять его в Америку? У нас на следующий день запланированы митинги перед французским, а потом и перед немецким посольством.
— Для этих митингов мы сделаем еще гробы, а потом отправим их за океан.
Светлана снова захлопала глазками и произнесла самую сокровенную фразу всех времен и народов. Фразу, которую я запомнил раз и навсегда:
— Нет, мы себе этого позволить не можем. Это будет дорого.
Поезд истории
Я не знал, что мне делать. Плакать или смеяться. Там, в Белграде, чужие люди уничтожают ее дома, ее друзей, может быть, даже ее родителей, а она с видом рачительной домохозяйки, на шее у которой сидит большой дом и куча домочадцев, говорит мне об экономии.
Дорого? Что дорого? Отправка посылки? А что дороже? Человеческая жизнь или…
Я мог сказать еще сотни слов о том, что сейчас не может идти речи о деньгах или о том, что на это дело деньги можно найти. Просто скинуться, например.
Но я не сомневался, что все, кому я сегодня рассказывал свою идею, меня очень хорошо понимали.
В конце концов, я ведь говорил не ахти какие новые вещи.
В свое время Пикассо рисовал голубя мира на почтовых марках, чтобы остановить мировую бойню, а девочка, умирающая после ядерной бомбежки в Нагасаки, лежа на больничной койке, складывала из бумаги голубков и посылала их в Соединенные Штаты. Я очень хорошо помню это, потому мы в школе тоже делали таких голубей.
Я же придумал всего-навсего гроб, потому что на прагматичную и циничную Америку голуби сегодня уже вряд ли бы подействовали.
Моя идея могла бы подействовать, однозначно. Но, я это только что понял… мной поиграли в бюрократический футбол несколько холеных господ с дипломатическими паспортами в кармане и перенаправили с глаз долой к этой милой, в общем-то, девушке, которая действовала в рамках своих скромных полномочий.
А значит что? Все мои усилия — бесполезны.
В кабинете Милоша на стене висел большой телевизор. В его руке был пульт. Он постоянно переключал каналы в поисках новостей о Белграде и с напряжением в лице всматривался в кадры ведущих мировых телевизионных агентств, где показывали события в их столице. И при всем при этом мне, краем глаза слушая наш разговор, он также подтвердил, что моя идея дорогая, а значит, по сути, не нужная!
Это было похоже на театр абсурда. Но это не было абсурдом, это была обычная жизнь. Жизнь обычных людей. Они привыкли жить по указанию сверху. Привыкли жить в хороших условиях. Они не любили принимать экстраординарных решений и все, происходящее на экране телевизора, воспринимали как заранее и хорошо срежессированное шоу.
Они не проецировали все происходящее на экране на себя. Сейчас им было хорошо, над головой ничего не взрывалось — и ладно.
Можно было, конечно, заподозрить их в том, что они состоят в сговоре с мировым закулисьем, или даже в том, что передо мной сидят не люди, а куклы, выполняющие определенные функции, но такое предположение было бы самым простым из всех возможных предположений.
Любая мафия, любая масонская ложа ничто по сравнению с замыленным взглядом хорошо оплачиваемого чиновника и прямолинейностью молодой девушки.
Поэтому я не стал ни плакать, ни смеяться.
Я согласился со Светланой!
— Да, — сказал я ей. — Это конечно дорого, но ведь мы можем попробовать? Хотя бы один раз?
Я попытался объяснить ей еще раз, насколько это важно, но она профессионально ушла от прямого ответа и снова предложила мне для начала просто поучаствовать с мои гробом в одной из акций протеста.
Все! Дальнейшее препирательство было бесполезным. Да и выглядело просто глупым.
Наверное, это была нервная разрядка после бессонной ночи и длинных хождений по кабинетам. В тот момент мне уже не нужно было два луча света, да и одного, пожалуй, тоже, чтобы понять бесполезность всех моих усилий.
Перед моими глазами снова отчетливо проявился барражирующий вертолет со звездно-полосатым флагом. И я, наконец, понял, почему мы говорим в моем сне шепотом. Это был не шепот. Это были английские фразы. Просто я всю жизнь изучал немецкий и не знал никакого другого иностранного языка.
Мне вдруг все стало безразлично. Действительно, зачем мне это надо?
В конце концов, я свою задачу выполнил. Я выпустил свои мысли наружу. Донес мучающую меня идею до тех людей, которые могли ей воспользоваться, которым она была нужна больше, чем мне, донес доходчиво и внятно, с наглядным примером, что самое главное, вовремя и в срок.
Сербы не захотели ей воспользоваться. Это было их выбором. Надеюсь осознанным.
Конечно, после этих слов можно и, наверное, даже нужно было мне надо встать, уйти и больше не возвращаться. Или, как сказал бы поэт, расслабиться, усесться по удобнее на скамью вагона, несущегося на полном ходу поезда современной истории, и спокойно наблюдать за пейзажами, которые мелькают перед глазами.
Но из такого поезда, даже если и захотеть, не так-то просто выпрыгнуть. К тому же я уже пообещал сербам гроб. Так что должен был его предоставить.
Наверное, в конце концов, мне стало уже интересно узнать, чем же все это закончится? Поэтому я встал и отправился на поиски гроба.
Если Вы думает, что гробы в Москве продаются в магазинах, как колбаса или хлеб, то глубокого ошибаетесь. В столице нашей родины гробы выдают только по справке об умершем. И никак иначе.