Допельдон, или О чем думает мужчина?
Шрифт:
Начинаю замерзать. Сил идти назад к постели нет. Забираюсь в ванну и пускаю теплую воду. Вода это хорошо. Мы все пришли из воды и уйдем туда. Вода принимает меня и вроде бы приносит облегчение.
Я знаю, все пройдет, как только я опустошу желудок, если он пустой, то скоро все пройдет. Скоро все пройдет, скоро, очень скоро. Надо только потерпеть, подождать. Боль уже не резкая, а тягучая обволакивающая. Я пытаюсь убедить себя, что мне небольно. Даже хочу бодренько, как ни в чем не бывало, выскочить из ванной, но жгучая резь снова толкает меня вниз, и я, подломив
«О Господи, за что мне такое наказание?»
Нет, мне еще рано думать о господе. Рано. Я не должен его звать. Я смогу сам победить боль, я должен победить ее. Это несложно. Надо только начать думать о чем-то другом, кроме боли, и она уйдет. О чем? О чем-то, что полностью вытеснит из моей головы боль.
Чтобы это могло быть? Что-то приятное?
В дверь стучит сын.
— Пап, у тебя все нормально?
— Да, сынок, я в ванну залез, сейчас живот пройдет, и выйду.
— Ну ладно, тогда я пошел гулять!
— Иди!
Хлопает дверь. Я остаюсь в квартире один. Только кот Барсик трется в коридоре и пытается лапой выцарапать меня из туалета. Пусть пытается. Вот бы его сейчас положить на живот. Говорят, кошки способны забирать боль. Было бы не плохо, но для этого мне надо встать, вытереться и снова лечь.
Нет. Чувствую, я на такой подвиг сейчас не способен. Ванная набралась до краев. Выдираю пробку и пускаю горячую воду мощной струей себе на живот, туда, где больно. Струя из душа действует как массаж и вроде бы смягчает боль. Теперь ее можно терпеть. Но все равно пошевелится я не могу. Любое движение вызывает новые приступы боли.
Снова впадаю в ступор.
Перед глазами начинают мелькать странные образы вперемешку с цветными картинками. Я вижу себя со стороны. Я лежу в ванной, подогнув ноги. В позе младенца. Нет, это не я. Это египетская мумия в саркофаге. Высохшая кожа коричневого цвета с масляным отливом, пустые глазницы, открытый в вечном крике рот. Что она здесь делает? А где я?
Меня нет. Вместо меня эпизоды из только что просмотренных фильмов. Когда я их смотрел? День назад, неделю. Не помню. Но это два фильма: «Связь» и «Доктор Живаго». Почему именно они? А они оба о влюбленных, которым не суждено быть вместе. Странное слово: не суждено. Кому? Кем? Почему они не смогли быть вместе?
Они не смогли справиться с обстоятельствами. Странные слова выстраиваются в хоровод и начинают кружиться в моей голове. Обстоятельства. Не суждено. Не суждено. Обстоятельства… Не суждено…
Говорят, что перед смертью человек видит всю свою жизнь, как будто кинопленку, промотанную назад. Судя по тому, что я ничего из своей прошлой жизни не видел, я не умирал. Но мне очень хотелось этого. Очень. Я звал ее. Я звал смерть. Я молился о том, чтобы она пришла. Мне казалось, что это будет отличным выходом из сложившейся ситуации. Останется только вынуть мумию из саркофага и закопать. Учитывая же, что все равно, все там рано или поздно будет, для мира это будет не такая уж и плохая потеря.
Максимум что скажут, не смог справиться с обстоятельствами. Интересно, а кому-то удавалось, с ними справится, или они всегда сильнее. Как с ними справляться? У кого бы узнать?! Кто знает об этом точно?
Никто. Не справился. Гуд бай! И это правильно! Выживает сильнейший. Слабые этому миру не нужны. Всем пока!
Кто это написал?
Старик, оторвал свой взгляд от паяльной лампы, поправил на переносице пенсе и посмотрел умными подслеповатыми глазами на тускло светящийся экран. В его седой и аккуратно уложенной бороде застыла блаженная улыбка. Он повернул рычажок, и экран стал светлее. Старик похлопал по деревянной коробке, и сквозь эфирные помехи прорвалось несколько невнятных и булькающих звуков: «Гос…госс… Поди! Поди! Подигос! Моги… по…»
Удовлетворенный этим, старик вернулся к распайке микросхемы, которая, как препарированный труп, лежала у него на столе. Олово зашипело и слезой застыло на месте контакта. Запахло то ли ладаном, то ли припоем — и рядом с тусклосветящимся экраном засветился еще один маленький экранчик. Старик поставил паяльник на подставку и удовлетворенно откинулся на спинку кресла. Сложив руки на груди, он задумчиво опустил голову.
С кухни на фоне гремящей посуды раздался женский голос.
— Ну что там? Все зовут?
Старик, поднял взгляд на экран.
— Не то слово. Совсем совесть потеряли. По каждому пустяку.
С кухни показалась довольно милая женская головка. Она с явным интересом спросила:
— А с тем что собираешься делать? Он вроде отказывался…
Старик устало махнул рукой.
— А, слабак. Чуть приперло, и тоже заныл.
— И что ты собираешься делать?
Старик нахмурился и сердито посмотрел на старуху.
— Это ты у меня спрашиваешь?
Женская головка тут исчезла, как будто растворилась в воздухе, и на кухни снова загремели кастрюли.
Старик прислушался к этим звукам, тяжело вздохнув, и, хлопнув руками по спинкам кресел, так, что они жалобно застонали, поднялся во весь свой могучий рост. Шамкая по каменному полу мягкими тапочкам, вышел из комнаты.
Он вошел в просторный зал и остановился в дверном проеме. С этого места его фигуры не было видно. Только яркий светящийся контур, но зато ему легко можно было обозреть все пространство перед собой. Кухня была заставлена несметным количеством посуды. Казалось, что бесконечные ряды кастрюль, сковородок и тарелок занимают всю территорию от потолка до пола и уходят куда-то за горизонт.
Среди всего этого богатства безраздельно властвовала его жена, его старуха. Она помешивала, добавляла специи, что-то резала, свежевала, чистила кожу, ставила на холодок, убавляла огонь или, наоборот, подкидывала дровишек. Жена одновременно делала сотни миллионов дел — и от этого казалась многорукой, как богиня Шива. Но старик знал, что это всего лишь оптический обман. На самом деле, у нее только две руки. Просто старуха уже давно властвует на этой кухне и умеет рационально рассчитывать свои силы.