Дополнительный прибывает на второй путь
Шрифт:
На станции Ожерелье отправление дополнительного пришлось задержать. Пока упаковывались вещественные доказательства, на вагонах вывесили красные флажки.
Начальник линотделения подошел к Денисову, едва отъехали от Каширы.
– Я мыслю таким образом... С поездом поедете вы и капитан Сабодаш...
– Он кивнул на Антона, перегородившего коридор.
– Я звонил в Москву, там дали "добро".
– О чем говорить?!
– Сабодаш всем восьмипудовым телом уже ощущал жару начинающегося утра, поселившуюся в жесткой гофрированной стенке вагона.
– Я с оперативной группой беру
"Бригадир выразился: "Подлец мог выскочить у Вельяминова", - подумал Денисов.
– Начальник линотделения, известный ревнитель ОБХСС, предпочел нейтральное "птички в клетке"..."
– У Вельяминова ограничение скорости, - заметил он.
– Мне говорили.
– Бледное, неулыбчивое лицо начальника линотделения выглядело маской, но Денисов почувствовал его неуверенность.
– Выскочил из поезда - и беги на четыре стороны. Я мыслю: без квалифицированного осмотра перегона не обойтись. ...Кроме того, в случае неудачи мы успеваем в пути снова перехватить поезд, - начальник линотделения отодвинулся, пропуская женщину-патологоанатома.
– Если едем с вами, теряем перегон...
– Товарищ подполковник!..
– позвали из купе.
– Денис! Я полностью в твоем распоряжении...
– Антон забыл поздороваться.
– Сколько нам отпущено времени?
– До Астрахани?
– Да.
– Тридцать часов.
– Вычесть на сон, на еду. Итого меньше суток...
– Он достал "Беломор".
Сабодаш курил много - чтобы похудеть.
– И еще я рад, что мы снова вместе.
По коридору сновали инспектора. Денисов увидел всех трех пассажиров, ехавших вместе с убитым, - уснуть им так и не удалось. Начальник линотделения что-то быстро записывал, поочередно обращаясь к свидетелям. Русоголовая, гладко причесанная на пробор, Наташа Газимагомедова присоединилась к нему. Вдвоем они управились быстрее, чем можно было ожидать.
Наташа подошла к Денисову и Антону.
– Никто ничего не знает. Все путешествуют до конца.
– Она стянула хирургические перчатки, бросила в бумажный пакет.
– Лучше, если бы я поехала вместе с вами...
– В чем же дело?
– спросил Денисов.
– Вскрытие, морг. Жара какая!..
Денисову стало жаль ее.
– Дверь в купе закрывал Ратц, - Наташа заговорила о другом, - он же, видимо, укладывался последним. Тамбурную дверь Суркова определенно заперла - кому-то понадобилось ее открыть...
– Начальник линотделения и ее увлек версией о выпорхнувшем из вагона преступнике.
– Вам придется опросить каждого, кому что-нибудь известно об убитом...
Наташа была ревнителем направления, повсеместно одержавшего верх. Суть его, как заметил еще Сименон, заключалась в том, что всем на месте происшествия должен распоряжаться следователь, а роль сотрудников уголовного розыска ограничивается выполнением его, следователя, поручений.
– Товарищ начальник!
– Бригадир подошел от служебки.
– В тамбуре пятно. Видели?
– Это вы обнаружили?
– спросила Наташа.
– Я. Это кровь?
– Мы взяли соскобы, - Газимагомедова с любопытством оглядела бригадира.
– С пятном все в порядке.
– Они успели проверить реакцию на перекись водорода: мелкоячеистой пены, характерной для ферментов крови, на полу не было.
– Дай-то бог!
– Он сразу отошел.
Начальник линотделения ждал в дверях купе, теперь там оставались только эксперты и патологоанатом.
– Ранений три. Два в боковую часть грудной клетки, - Наташа заглянула в записи, - но смертельное, по-видимому, одно - в грудь. На полке, между трупом и стенкой купе, обнаружен нож с самовыбрасывающимся лезвием. Что еще? Преступник, скорее всего, касался также баула и рюкзака потерпевшего.
– Рюкзак пуст?
– Да. Составьте протокол осмотра. Бутылки мы изымем.
– А документы?
– Денисов ревизовал остающееся от оперативной группы хозяйство.
– Личность убитого установлена?
– Профсоюзный билет на имя Голея Николая Алексеевича, двадцатого года рождения, вступал в союз в Кировоградской области до войны.
– Что последняя запись?
– В том-то и дело - дубликат выдан в этом году. В пиджаке аккредитивы. Между прочим, на предъявителя. Блокнот...
– Блокнот?
Наташа показала тонкую книжицу.
– "Праздная жизнь не может быть чистою", - она раскрыла наугад. А. П. Чехов. "Освобождение себя от труда есть преступление..." Все в таком духе. Писарев, Толстой... И один адрес: "Астрахань, 13, Желябова, 39, Плавич". Я дам телеграмму, чтобы допросили.
Из купе показался начальник линотделения.
– В бауле тоже ничего, - он все больше нервничал.
– Шорты, плавки...
– Начальник линотделения посмотрел на часы.
– Постарайтесь в купе не наследить. В крайнем случае, в Астрахани можно будет произвести дополнительный осмотр...
Сабодаш огладил китель.
– Все будет в лучшем виде. Вот!
Долгое носовое "вот!" Антона, точнее "уот!", в зависимости от конкретной обстановки можно было перевести по-разному, но оно неизменно обозначало высшую степень его заинтересованности, старания, исполнительской дисциплины.
– Велик участок, где преступник мог выскочить, - начальник линотделения, казалось, больше всего был угнетен именно этим обстоятельством.
– За час можно далеко уйти...
– Держите нас в курсе дела, - сказал Денисов, - нам будет важна полная информация.
– Обещаю.
Труп наконец вынесли в коридор, уложили на носилки. Несколько минут в купе еще стрекотала кинокамера. Каширский инспектор пробежал по поезду, показывая проводникам фотографию Голея.
Убитого подняли на руки. Денисову показалось, что грудь несчастного Голея в последний раз высоко взметнулась. Позади хлопнула дверь. В малом тамбуре показался высокий парень в форменной белой куртке с корзиной.
– Понесли!
– крикнул в это время начальник линотделения.
Денисов услышал стук. Официант-разносчик ресторана, увидев труп и работников милиции, от неожиданности отпрянул назад, лицо его пожелтело, с секунду он находился в состоянии, близком к обморочному. Денисов направился было к нему, но официант уже взял себя в руки.
– Ничего положительного, - инспектор, пробежавший вдоль состава, передал Денисову профсоюзный билет с фотографией Голея.
– Никто его не видел. Удачи!..