Допрос
Шрифт:
– Вы никому не рассказывали, что просили у нас разрешение на встречу?
– Нет.
– Может быть, вы все же с кем-нибудь поделились? Вспомните.
– Нет... Скажите, а как он себя чувствует?
– Неплохо.
– Вы можете передать ему несколько слов?
– Постараюсь.
– Умоляю, скажите, что мы уверены в его невиновности... и я, и сын.
– Хорошо, скажу, - Сейфи встал.
– Поверьте, - сдерживая слезы, сказала она, - мы не прячем никаких денег... Все, что он приносил, мы тратили.
– Я верю вам, - сказал Сейфи.
Во дворе
– В некотором смысле это, конечно, нарушение правил, - несколько необычно начал Сейфи допрос.
– Но что поделаешь? Иногда из чисто человеческих соображений приходится идти на служебные нарушения...
Такое начало почему-то насторожило Мухтара, но держался он подчеркнуто спокойно!
– Дело в тем, - продолжал Сейфи, - что есть силы, заинтересованные в том, чтобы ваше дело было поскорее закончено н направлено в суд в том виде, в каком оно на сегодняшний день существует... Вы молчите, а по закону я не имею права тянуть следствие дальше, кончился положенный срок, и кое-кто использует это обстоятельство. Я хочу, чтобы вы об этом знали.
– Спасибо.
– Что-то вы не очень удивлены услышанным.
– А чего удивляться. Я давно это знал.
– Откуда?
– Что бы я тут ни говорил, какие бы показания ни давал, все равно вы меня одного посадите.
– Почему? Мухтар усмехнулся:
– Потому что вы все тут куплены.
– То есть... как куплены.
– А кто вас знает? Деньгами, блатом... Вам лучше знать...
– Вы что же, считаете, что все следователи берут взятки?
– спросил Сейфи.
– А откуда у них такой отъевшийся вид, толстые 'животы, собственные машины, шикарные квартиры, дачи, магнитофоны, японские часы, американские сигареты и все остальное?
– Впервые за все время следствия у Мухтара появился подлинный интерес к разговору. Он смотрел на Сейфи с откровенной насмешкой.
– У меня нет ни машины, ни дачи, - спокойно ответил Сейфи.
– Я курю "Аврору" и вешу семьдесят пять килограммов при росте метр семьдесят семь.
– Значит, все еще впереди.
– Я работаю следователем одиннадцать лет.
– Если вы такой хороший, то мою судьбу, как бы вы ни старались, будете решать не вы...
– Почему?
– Потому что этого не захотят люди, на которых я работал. А они всегда делают, что хотят.
– До поры, до времени.
– Если так, то почему вы их не арестуете? Вы же знаете их имена?
– Я же вам объяснял: надо иметь конкретные факты, доказывающие их вину. А эти факты знаете только вы.
– Тогда не тратьте напрасно время. Я ничего не скажу. Этих людей никто не тронет, какие бы факты я ни сообщил.
– Вы газеты читаете?
– спросил Сейфи.
– Читаю.
– Сомневаюсь. Если бы читали, то знали бы о том, что происходит сейчас в республике.
– А что происходит?
– А хотя бы то, что сейчас громко говорят о том, о чем раньше шептались по углам. Люди, которых вы пытаетесь выгородить, обречены. Рано или поздно они понесут наказание. Но для вас уже будет поздно.
– Зато буду знать, что никого не продал...
– Можно подумать, я уговариваю вас выдать военную тайну или предать товарищей по оружию.
– Для вас они преступники, а для меня товарищи...
– Товарищи, которые втянули вас в свои махинации, заработали на вас миллион, а теперь делают все, чтобы засадить в тюрьму...
– Я в это не верю.
– Во что? В миллион?
– Нет, в то, что они хотят меня засадить.
– А в то, что из честного человека превратили вас в дельца, находящегося под следствием, - в это вы тоже не верите? Мухтар помрачнел.
– У меня не было другого выхода...
– сказал он, помедлив.
– Почему? Вы известный спортсмен, кончили институт физкультуры. С вашим опытом, титулами, популярностью вы могли бы стать тренером в любом спортивном клубе.
– А если нет способностей? Вы думаете, каждый спортсмен может стать хорошим тренером?
– Не знаю. Но обычно известные спортсмены становятся тренерами, если у них нет другой специальности.
– Я пробовал. Не получилось... Противно стало. Нельзя учить людей, когда понимаешь, что ничему научить не можешь. Все чувствуешь, а передать не способен. Что же, калечить ребят только потому, что за это деньги платят?
В вопросе было столько горечи, что Сейфи отвел глаза.
– Нет, конечно, - сказал он мягко, - но ведь есть какие-то другие способы честно заработать деньги... Не обязательно же было становиться цеховщиком.
– А чем вам не нравятся цеха?
– вдруг разозлился Мухтар.
– Что плохого в том, что они выпускают товары, которые пользуются спросом, и перевыполняют при этом планы? Государству только польза.
– И не только государству.
– Ну и что? Люди, хорошо знающие спрос, тратят помимо государственных и свои деньги, чтобы быстро организовать выпуск дефицитной продукции. А потом не только выполняют все государственные планы, но еще зарабатывают что-то и для себя.
– Миллион - это, по-вашему, что-то? Мухтар ответил вопросом на вопрос:
– Вы когда-нибудь проходили мимо Центральной музыкальной школы?
– Нет. А что?
– Сын мой там учится. К началу уроков к этой школе столько машин подъезжает, что можно подумать, что это министерство. А из машин вылезают дети. И на переменах рассказывают друг другу, что их родители купили нового или привезли из-за границы, говорят о шмотках, об автомобилях, магнитофонах, поездках на дачи. А потом сын приходит домой и спрашивает: "Папа, а почему у нас всего этого нет?" И не знаешь, что ему ответить.
– А что вы ответите ему сейчас, когда у него все это есть, но нет отца? Я говорю жестокие вещи, но лучше бы ваш сын...
Зазвонил телефон, и, сняв трубку, Сейфи услышал возбужденный, захлебывающийся от волнения голос Гюли.
– Я из мебельного... Тут есть отличная стенка, - она перешла на шепот, югославская, с раздвижным диваном и двумя креслами... Очень удобная! Как раз то, что нужно для новой квартиры... Надо брать, другой возможности не будет. Как ты считаешь?
Сейфи покосился на своего подследственного.