Дориан Дарроу: Заговор кукол
Шрифт:
Неправда! Его домыслы — всего-навсего домыслы. Конечно, в какой-то степени Ульрику выгодна моя гибель, но он знал, что в любом случае получит титул.
— Ждать надоело, — возразил Персиваль, подливая. — Такое частенько случается.
— Нет!
У него жалостливый взгляд, от которого мне становится жарко. Он же и вправду думает, будто Ульрик мог…
— Кто, если не он? У тебя есть враги? Нету. Ты чистенький и славный мальчик, который всегда со всеми дружил. Даже вон с
Ратт презрительно фыркнул и отвернулся. Он был согласен со мной, что выводы Персиваля излишне поспешны. И пусть на первый взгляд они выглядят логично и убедительно, но я-то знаю: Ульрик не желал моей смерти!
— Почему?
— Потому… потому что он мой брат.
— Каин тоже был братом Авелю, — тихо возразил Персиваль. — Порой родство значит очень мало. Ты, главное, помни, Дорри: того, кто уже умер, легко убить. Слушай, а что это за хреновина у тебя там болтается? Ничего, если гляну.
Пожалуйста. Все, что угодно, лишь бы остановить этот разговор.
В конце концов, я слишком мало знаю, чтобы адекватно оценить происходящее. И если у Минди получится передать письмо… если у Эмили выйдет сделать то, что я прошу… если разговор наш состоится, то…
Персиваль снял модель и теперь держал на весу за цепочку, прикрепленную к кабине пилота. Он разглядывал ее, но не решался прикоснуться, хотя видно было, что прикоснуться хочется.
— И чего это? — равнодушие в голосе меня не обмануло. Персивалю было до смерти интересно, и его интерес грел мне душу.
— Орнитоптер. Положи на стол. Сейчас.
Я достал шкатулку с мелким инструментом и шелковым шнуром. Отрезав четыре куска примерно равной длины, я продел их в петли на крыльях. Собрал крестовину. Уравновесил модель. И только после этого закрепил цепочку. Теперь крылья шевелились, кабина же пилота с крохотным человечком — и намаялся же я его вырезать — оставалась неподвижной.
— Забавно, — оценил Персиваль, нежно касаясь модели. — Дай? Я не знал, что ты и игрушки мастеришь.
— Это не игрушка, это модель. Люди могут летать.
— И летают, я слышал. И видел.
— Цеппелины? Это совсем другое! Это как… как ехать на почтовом дилижансе, хотя можно и верхом.
— Верхом быстрее, — согласился Персиваль, принимая модель.
Да не в одной быстроте дело! А в том, что можно подняться в воздух самому. Попробовать на вкус ветер. Поглядеть на землю с высоты птичьего полета. Да и вообще ощутить свободу, которая невозможна в привязке к тверди земной.
Персиваль лишь хмыкнул, поднимая модель над столом.
Великий итальянец с одобрением смотрел на то, как прототип моего орнитоптера летает по мастерской. Персиваль входил во вкус. Он заставлял аппарат шевелить
Пожалуй, следует подумать о том, как упрочить конструкцию.
— Ты смешной, — сказал Персиваль, останавливая орнитоптер над бутылкой. — Ты хочешь сделать летательную машину, и не хочешь поверить, что твой брат тебя убьет.
— И почему я смешной?
— Потому, что нормальные люди или не люди легко бы поверили во второе, а первое назвали бы невозможным.
— Значит, хорошо, что я ненормальный.
— Пожалуй, что так, — Персиваль, широко улыбнувшись — пары зубов у него не хватало — протянул модель. — Держи, а то поломаю.
Я покачал головой.
— Оставь себе.
Эмили нравилось то, что я делаю, хотя орнитоптер даже она считала безумием.
— За фантазии? — предложил Персиваль, поднимая стакан.
— И за беспочвенность подозрений.
Ульрик не стал бы желать моей смерти. Наверное.
Тот вечер закончился закономерно, точнее я так предположил, проснувшись около полудня с больной головой и дурным вкусом во рту. Кто-то — полагаю, Персиваль — заботливо укутал меня покрывалом, причем так, что освободиться получилось не сразу. У кровати стоял кувшин с водой, а из-за рамы зеркала выглядывал сложенный вчетверо лист, из которого вывалился еще один лист, несколько более грязный и ко всему украшенный отпечатком большого пальца.
Прочесть получилось раза с третьего.
"Твая американка сказала что верно до бала не паявится. Письмо отдаст.
П.С. Бабу мог бы не впутвать.
Еще П.С. Учись пить.
Персиваль"
Второе послание было неряшливей и бессмысленней первого.
"Последнее П.С. Теткам сказал что бурбон спер ты. Не сдавай.
Персиваль"
Наверное, в этом месте я должен был испытывать муки стыда, но вместо этого испытал муки жажды и острое желание вернуться в постель. Что я, собственно говоря, и сделал. И снова засыпая, подумал, что уже не горюю по Ольге. Ну или почти не горюю.
Во сне я получил еще одно письмо. Оно источало аромат нарциссов и упорно сопротивлялось прочтению. Я вглядывался в желтую бумагу до ломоты в глазах, но мог разглядеть лишь одно слово: "Дориан". Оно вдруг растянулось, выплеснув лиловые нити чернил, и заполонило собой весь лист.
До-ри-ан. Дориан. Дориандори-андориандо…
А потом письмо сложилось, превращаясь в бабочку с кружевными крылами. Бабочка заглянула мне в глаза и сказала:
— Помоги.
Я слетел с кровати.