Дорога богатырей (сборник)
Шрифт:
Он поднялся с земли, помог Павлу надеть заплечный мешок. Минуту они постояли друг против друга молча.
– Ну, - сказал Павел дрогнувшим голосом, - прощай. Григорий! Береги себя. Я скоро вернусь... если ничего не найду.
– Нет, нет, - усмехнулся Петренко.
– Мне будет приятнее, если ты не вернешься. Но взрыва я буду ждать, как счастья моей жизни.
Он обнял Павла, крепко сжав его плечи. Отстранил от себя.
– Иди!
– сказал он твердо.
– Смотри, Павел, от успеха твоего похода зависит судьба большого дела.
– И добавил совсем тихо, но не отводя глаз от взгляда Павла: - А насчет Жени...
–
Павел смотрел на Петренко не отвечая. Крепко стиснул его руку, круто повернулся и зашагал прямо на запад.
Ожидание, мучительное ожидание...
Как нестерпимо медленно тянулись минуты этого бесконечного дня.
Шаги удаляющегося товарища отозвались в душе Петренко тягостным ощущением одиночества. Он долго прислушивался к хрусту сушняка, который постепенно стихал в неподвижном влажном воздухе. Потом все замолкло. Чуть-чуть доносилось трещанье стрекоз. Царило тягучее, непроницаемое безмолвие.
Оставшись один, Петренко осмотрел свою ногу. Осмотр не принес ничего утешительного. Кожа была воспалена, опухоль не спадала. Продолжала беспокоить боль. На скорую поправку, очевидно, рассчитывать было нечего. Яд из острых, как иглы, челюстей плавунца, еще бродил по телу, воспаляя сосуды, возбуждая нервы, наливая жаром ткани.
Оставалось одно - ждать... Ждать, пока не придет помощь или не вернутся здоровье и сила.
Петренко лег на сухую землю в тени сушняка, закинув руки за голову и устремив глаза в прозрачную синеву неба. Теперь оставалось достаточно времени, чтобы прийти в себя, оценить все сделанное и подумать о том, что делать дальше. Беспрерывно волновала мысль о судьбе выведенного им сорта кок-сагыза. Петренко думал о том, что неудача их экспедиции означала бы новую, чрезвычайно длительную отсрочку завершения дела, ради которого он жил и работал. Новый сорт - это дешевый каучук, автоколеса, бесконечно разнообразный ассортимент промышленных товаров. Это было то, что Петренко считал своим вкладом в общее дело народа.
Петренко не беспокоился о себе. Зрелый оптимизм взрослого человека говорил ему, что из трудного положения, в котором он очутился, в свое время найдется выход. Но вместе с тем он не мог совершенно исключить и возможности неблагоприятного исхода. И Петренко спокойно обдумывал и эту возможность. Он жалел только, что успел мало сделать за прожитые сорок лет. То, что он сделал, казалось ему правильным, и если бы ему открылось вновь начало его жизни он пошел бы той же дорогой. Наука вооружала практику строительства, которое вел его народ. И, считая основным содержанием своей жизни науку, Петренко знал, что своей работой он служит народу.
Все было ясно и просто. Оставалось лежать и набираться сил, пока организм вел таинственную борьбу с блуждающим в нем ядом.
Часы показывали двенадцать. Павел был в пути уже четыре часа. "Найдет или не найдет?" думал Петренко. За полгода совместной работы он сильно привязался к Павлу, но сейчас мысль о товарище не так волновала Петренко, как судьба его поисков. Найти драгоценную пыльцу, чтобы преодолеть бесплодие выведенных растений, найти во что бы то ни стало такова была задача. И Петренко мысленно шел рядом с Павлом, зорко всматриваясь в окружающую сказочную растительность чтобы увидеть гигантские желтые корзинки кок-сагыза. В голове стали мелькать могучие стебли широкие, изрезанные по краям листья, пушистые головки отцветших растений, и незаметно для себя Петренко погрузился в глубокий сон.
9.
ОН проснулся словно от толчка в сердце. Это было острое беспокойство, которое, как показалось Петренко, и разбудило его. Он сел и посмотрел на часы. Было без четверти четыре. Солнце уже давно перевалило на запад, спускаясь к снежным шапкам гор.
"Неужели проспал?" подумал тревожно Петренко.
Прислушался. В воздухе чуть гудело от далекого трещанья стрекоз. И ничего больше не было слышно. Стояла могучая первозданная тишина мира, недосягаемого для людей.
Павел вышел в свой опасный поход уже почти восемь часов назад. Петренко из рассказа о прошлой экскурсии Павла помнил, что дорога до подножия гор и подъем до входа в ущелье - это минимум пять часов. Значит, на поиски растения и на осуществление взрыва у него было три часа. За это время, при удаче, план мог быть полностью осуществлен.
Сомнение грызло Петренко: был взрыв или нет? Этот вопрос томил его, терзая жгучим сознанием неизвестности. То, что взрыв по времени мог уже быть осуществлен, казалось самым мучительным, так как если Петренко проспал его, то он так и не мог быть уверен, что Павел сумел выполнить свой план.
"Неужели, Черт возьми, я мог уснуть так крепко, что взрыв меня не разбудил?" напряженно размышлял Петренко. Да, это не исключалось. Он мысленно шел по следам Павла - этот путь был им издали изучен во время пребывания на острове; здесь же густые заросли сушняка сплошной стеной загораживали все поле зрения, и о том, изменил ли поток свою дорогу, можно было только гадать.
Петренко решил пробраться до края зарослей, чтобы перед глазами открылись склоны гор. Это была ближайшая и неотложная задача.
"Успею ли?" кольнула беспокойная мысль. Он поднялся на ноги, посмотрел на солнце. До заката оставалось еще часа три. И вдруг яд новой тревоги залил сердце:
"А успеет ли Павел добраться до лагеря, если взрыв еще не произведен?" Он метнул взгляд на часы. Ровно четыре. Да, если взрыв запоздал, то почти весь путь Павлу придется совершать в глубоком мраке.
Морщась от боли, Петренко попробовал опереться на больную ногу. Идти было дьявольски тяжело. Он выломал сухой стебель покрепче. Оперся на него. Так шагать было легче. Подобрал мешок, взвалил на плечи и побрел на восток, продираясь сквозь колючие стебли сушняка.
Косые лучи солнца жгли ему шею. Он шел осторожно, напряженно прислушиваясь и стараясь не слишком шуметь, чтобы не пропустить звука взрыва. Вечерняя тишина, нарушаемая только хрустом его шагов, сгустилась до физической ощутимости. Он останавливался временами и замирал в неподвижности. Стрекозы уже умолкли. Царило гнетущее безмолвие.
Он шел около часа, беспрерывно останавливаясь и прислушиваясь. Наконец сушняк стал редеть, показались далекие скалы, накаленные багрянцем заката.
Он остановился, тяжело дыша, не видя открывшихся перед ним сказочных альпийских лугов. Поискал лихорадочно бегающими глазами знакомую белую нитку потока - и сердце его замерло.
Все оставалось на своем месте. Так же извивалась на багровой стене трепещущая серебряная полоска воды. Застыли на вершинах гор белые колпаки льдов. Чуть дрожал нагревшийся за день воздух.