Шрифт:
Пролог
– Просыпайтесь, – громким шепотом раздался хриплый женский голос.
Повариха зашла в темную комнату. Запах плесени и сырости ударил в нос. Было темно, тусклый свет проникал через узенькое оконце, струился молочным ручейком по стене и разливался по полу. Ржавые ключи исчезли в складках ее одеяния. Они позвякивали, и звук этот раздавался эхом в конце длинного коридора, откуда пришла гостья.
Женщина была в сером поношенном платье. Подол украшали заплаты и потертости, несколько пятен сажи и жира. Длинная белая шея была статно и изящно выпрямлена, острые черты лица добавляли строгости образу. Оно было усталым и грустным, но во взгляде всегда присутствовала гордость и спокойствие. Седые волосы изо дня в день были туго собраны и уложены наверх, только один выбивающийся локон всегда спускался со лба, окаймляя скулу.
– Не шумите, – сказала она, увидев десяток молодых девушек. Они встали со своих лежанок и начали вяло подтягиваться к середине комнаты. Белые фигуры, точно призраки в ночи, выглядели очень изможденными. Угловатые плечи, длинные пальцы, впалые глаза, ярко-выделенные ключицы и ровная бледная кожа, выглядывающая из глубоких декольте запашных платьев, выполняющих скорее роль накидок, чтобы совсем не замерзнуть.
– Что случилось, госпож…
– Тщ, – она приставила палец к губам. – Берите свои вещи и идите за мной.
Женщина выглянула в коридор, осмотрелась по сторонам и вышла из комнаты. Мужчин не было видно. В последнее время их стало меньше. Она следила с кухни за тем, что происходит внутри этих стен и видела, что хозяева куда-то постоянно уходят. С каждым разом в крепости становилось все тише и спокойнее. Старая повариха понимала, куда они пропадают, она знала, что происходит и по вечерам, когда ложилась в свою кровать и думала об этом, она не могла сдержать улыбку.
Одним утром старуха проснулась и поняла, что стало подозрительно тихо. Со своего рабочего места она заметила, что мужчин совсем мало, некоторые участки на стене остались без часовых. Она часто навещала девочек, поэтому в этот раз, как обычно, пошла к ним утром. И вот они уже идут по центральной площади с видом хозяев.
Пожилая женщина с раннего детства росла самостоятельной. Эти глаза получили цвет ответственности, еще когда ей было пятнадцать. Она привыкла все делать сама, привыкла, что на ней висит вся жизнь, кипящая и бурлящая вокруг. Благодаря этому, она всегда знала себе цену. Это внутреннее ощущение было стержнем, показывало высокую «породу». Это в ней видели все. Кто-то ее уважал, кто-то боялся. Спустя годы маленькая девочка превратилась в статную даму. Даже в этой крепости, где она жила в какой-то каморке, грязной и тесной, где она служила обычной поварихой, женщина все равно заставляла этих мужчин опускать глаза. Она могла крикнуть что-то им, и те сразу успокаивались, смотрели на нее с легким испугом, даже самые наглые, взгляд был похож на тот, что примеряют на себя нашкодившие дети перед матерью. Она смогла в этом несправедливом мире, где привилегии раздаются мужчинам, рожденным в данном племени, в котором женщины появляются лишь с одной целью, выпрямиться, и с гордо расправленными плечами, вытянутой в струну спиной подняться по головам этих глупых мальчишек до того уровня, где она находится сейчас. Формально, она все еще повариха, формально, хранится в этой крепости, как вещь. Да только вот на деле, женщина знает, что перед ней открыто гораздо больше дверей, чем у нее есть ключей, что она может позволить себе гораздо больше, чем ей позволяют мужчины. Она чувствовала их уважение, и это безусловно расширяло ее права.
– Госпожа, нам ведь влетит! – жалобным голоском сказала одна из девушек. Она была очень худенькая. Лицо отображало испуг. Она бежала трусцой, неуверенно наступая на землю, среди десятка таких же как она, прячась за спиной уверенной поварихи, пока та ступала размеренно, чеканно, даже немного величественно.
– Так! – приказным тоном сказала пожилая женщина. – Успокоились и слушаем меня. Я знаю, что делаю, поэтому сомневаться неуместно!
Девушка стыдливо посмотрела в пол, ее белые щеки вспыхнули смущенным румянцем.
Процессия двигалась так по узким улочкам старой деревянной крепости, направляясь к стене. Ворота оказались закрыты, а перед ними стоял худенький парнишка. Его тонкие ноги выглядывали из-под грязной рваной тряпки, обвязанной вокруг пояса. Еще не мужское, а совсем мальчишеское тело было местами измазано грязью. Легкий пушок начал появляться у него на груди, а лицо не приняло выраженных угловатых черт. Тем не менее он решительно выступил вперед, грозно смотря на группу девушек. Они не должны тут находиться, это запрещено.
– Стоять! Вернитесь на свое место! Вы забыли, что бывает за неповиновение?!
Но повариха не остановилась, даже когда ее «свита» притормозила, не решаясь ослушаться приказа этого караульного. Она сделала еще несколько шагов и посмотрела пристально в его глаза. У него в руках была сабля, направленная в лицо женщине. Она же просто стояла. Руки ее изящно были переплетены в ладонях чуть ниже груди, плечи расправлены, подбородок поднят. Под ее взглядом юноша начал терять свою уверенность. Он опустил голову, отвел глаза, а ноги стали словно ватными.
– Куда вы направляетесь? Вернись в свою комнату и запри их… – начал было он, уже не таким уверенным голосом.
– Открой ворота, – тихо и властно сказала женщина.
Юноша оторопел. Его лицо исказилось удивлением, он не ожидал такого от простой поварихи. Он открыл рот, чтобы приказать нахалке уйти прочь.
– Мы уходим. Сейчас и навсегда. Так и передай этому помойному псу, если он вообще вернется.
Женщина не стала дожидаться ответа. Она просто пошла на парня, не сворачивая и не отводя своего взгляда. В конце концов он подчинился ее воле и отскочил в сторону, опустив глаза в пол. Еще секунда и она бы его задела. Девушки неуверенно проскользнули следом за своей предводительницей. Группа остановилась перед высокими бревенчатыми воротами. Они были закрыты на огромный засов с увесистым замком. Посмотрев на него, повариха развернулась. Парень стоял в стороне и глядел в пол. Почувствовав на себе взгляд женщины, он поднял глаза. Несколько мгновений ее строгое лицо в морщинах сурово смотрело на него, пока юноша не вздрогнул и не отвернулся. Он подошел к замку и судорожно начал перебирать ключи. Урониив их на пол, парень стал шарить по земле, пытаясь поднять ржавую связку. Руки неуверенно открыли и сняли замок. Он шагнул в сторону. Строгая госпожа посмотрела на него с таким возмущением, какое присуще оскорбленной даме. Примечательно, что ее лицо вообще не изменилось, тело осталось в том же положении, только глаза полыхнули так, что парень мигом поднял тяжелый засов и открыл ворота.
Бескрайние синие просторы моря, соединяющиеся с белоснежной полосой мягкого песка. Зеленые поля, простиравшиеся далеко вперед. Их ровность нарушал лес, местами редеющий, а местами становившийся непроглядно черным. Над крепостью возвышалась скала, часть крупных зданий стояли у самого ее отвесного края, всегда находясь в тени.
Женщина решительно двинулась по дороге, даже не оборачиваясь назад, чтобы взглянуть на безобразные деревянные стены. Медленной походкой она вышагивала, подняв голову с гордостью, но не с той, с которой идут победители, а с природной, самой естественной. Следом за ней неуверенно шли молодые худенькие девушки. У них начинается новая жизнь. Чей-то конец становится чьим-то началом.
Глава 1. Ронин
Ведь это было пять минут назад,
Воспоминание бурей пронеслось,
Будто вернулся в этот сад:
Улыбка, радость, смех, курьез.
Волны, со звоном разбивающиеся о берег, то выбрасываются с густой пеной на сушу, то тонкими ручейками стекают обратно в глубину. Этот звук гудит в ушах, и только он начинает затихать, как следующий удар наполняет голову спокойным, но, кажется, невыносимо громким шумом. Чайки, парящие в небе, то и дело ныряют под воду, увидев серебристую спину рыбешки, и только брызги, разлетающиеся в разные стороны, сверкающие на солнце, напоминают об этом; сначала одна крикнет, сидя на утесе, возвышающемся недалеко от берега, и десятки других зальются пронзительным воплем, и вот уже некогда казавшийся громким шум волн едва различим. Судно покачивается в такт ветру, который колеблет поверхность моря, это движение может убаюкать, подобно движению матери у детской колыбели. Доски, созданные из столетних деревьев, скрипят так тихо, что даже звук собственного дыхания может его заглушить. Брызги отлетают от бортов во все стороны, и маленькие капельки, подхваченные ветром, оседают на щеках, заставляя поморщиться.