Дорога до Солнца
Шрифт:
– Снимай! Снимай быстрее! Чего ты там копаешься так долго?!
– Не могу, не получается.
– Попробуй с этой стороны.
– Черт, не понимаю, как это снять!
– Ну так давай! Тяни сильнее!
– Сейчас, уже почти.
– Ну поживее там!
– Да пытаюсь я! Пытаюсь!
Люди. Они все время нарушают ту идиллию, которую вокруг создает природа. Тэкеши медленно открыл глаза. Лучи яркого солнца, до этого не проходившие сквозь веки, в одну секунду ударили по черноте; все вокруг стало ослепительно белым, невозможно было не зажмуриться. Еще одна попытка, а за ней еще одна; постепенно воин смог различить фигуры, окружившие его. Невысокий мужчина стоял в метре от головы только что очнувшегося, его серая рубаха была вся в пятнах от рыбы, руки замотаны лоскутами уже пожелтевшей ткани, а широкая шляпа была настолько дырявая, что едва ли спасала от палящих лучей в особо жаркие дни. Он крутил в руках небольшой клинок; по красной ленте, местами потерявшей свой цвет, но с по-прежнему отчетливо заметными иероглифами, аккуратно начертанными юным самураем, которая была намотана на рукоятку, Тэкеши сразу узнал свой вакидзаси 1 . Вторым человеком был юноша, лет семнадцати на вид. Он сидел у ног самурая и усердно пытался стянуть его поножи. Лицо его было спрятано за волосами, мокрыми от пота; рваные брюки были неумело заштопаны на скорую руку и явно принадлежали кому-то, кто сильно крупнее этого юнца. Ребра, проглядывающие сквозь кожу, выдавали в молодом человеке отчаявшегося от голода сына рыбака.
1
Вакидзаси (сёто) – короткий японский меч. В основном использовался самураями и носился на поясе. Его носили в паре с катаной.
В следующую секунду Тэкеши уже стоял на ногах, его глаза осматривали неумелых воров, но в мыслях он знал и без этого, какие движения через мгновение сделают его единственным живым человеком на этом корабле. Еще секунда. Катана 2 в его руках сверкнула ярче солнечных лучей, отражающихся от поверхности воды. Еще секунда. Тэкеши стоит один на палубе, его катана по- прежнему чиста и сверкает, за бортом слышится всплеск, неуклюжие тела барахтаются в воде.
Воин сделал шаг вперед и поморщился: острая боль пронзила его тело – за ночь кровь уже остановилась, но раны еще долго будут о себе напоминать. Он поднял свой меч, который трусливый рыбак уронил от неожиданности, поправил ленту.
2
Катана (дайто) – длинный японский меч, который имели право носить только аристократы и самураи. Последние, как правило, носили два меча: дайто и сёто (большой и малый соответственно), эта пара называлась дайсё.
Каждая капля на этом мече – груз на твоем плече
С этими словами отец передал ему пару своих мечей. Спустившись на сушу, Тэкеши сразу почувствовал жар, исходящий от камня, которым была вымощена дорога, и, конечно же, сильный запах рыбы, которая могла уже потерять свою свежесть под палящим солнцем. По сторонам были только одноэтажные деревянные домишки, покосившиеся не то от старости, не то от неумелых рук тех, кто их возвел. Похоже, это небольшая портовая деревня, которая ничем не отличается от тысячи других таких же деревень: все завязано на рыбе и изредка заходящих торговых кораблях; население едва ли превышает полсотни, потому что мужчины умирают на войне, а женщины от голода, ну те, кто доживает до четырнадцати, естественно. «Интересно, думали ли эти люди когда-нибудь о том, что в мире есть множество мест, где можно заниматься не только рыболовством? Знают ли они, что даже служанки сёгуна 3 едят лучше, хотя во дворце их и за людей почти не считают?», – подумал Тэкеши, глядя на кораблик-точку у горизонта. Когда Тэкеши был на службе у своего господина, он видел много таких городов, он путешествовал по всей Японии, но было в этом Богом забытом месте что-то еще… Вот дом, у которого дверь висит на одной петле, вот оборванная бельевая веревка, как долго на нее ничего не вешали? Где же жильцы этого дома?
3
Сёгун – в период Эдо фактический правитель Японии, являющийся административным управляющим страны, но в отличие от императора не обладающий сакральным обоснованием власти. Де-юре подчиняется суверену, который назначает на этот титул, однако де-факто, титул «сёгун» переходил по наследству.
От этих мыслей Тэкеши отвлекла женщина, громко захлопнувшая после выхода дверь. Воин решил узнать у прохожей, в какой части империи он находится, но, услышав голос, женщина вздрогнула. Когда она обернулась на него, лицо ее моментально изменилось и приняло выражение страха. Женщина за пару секунд оглядела незнакомца и быстро забежала в свой дом. Пройдя дальше по улице, герой заметил, что людей не то что полсотни, тут и тридцати не наберется. Тэкеши, все еще верящий в то, что кто-то из жителей сможет ему подсказать, где он находится, направился в сторону от моря, вглубь деревни. Люди из окон смотрели на него с подозрением. Замечая, что он их видит, они моментально задергивали шторки, а те немногие, кто был на улице, сворачивали в переулки, видя его вдали. Тэкеши не мог представить в какой части Японии он оказался, ясно было одно: оставаться в этой деревне он не собирается, и чем быстрее он выйдет за ее пределы, тем быстрее эта гнетущая атмосфера тишины и напряжения его отпустит. Уверенным шагом он направился по прямой дороге, в конце которой виднелись ворота. Только он вышел за стену, как почувствовал, что взгляд последней женщины, той, что сидела в самом крайнем доме и не отводила глаз даже тогда, когда он посмотрел на нее, уперся в потемневшие от старости доски массивных дверей, которые Тэкеши с яростью и одновременным облегчением захлопнул. Наконец-то тишина. Другая тишина. Больше не чувствуется этого тревожного молчания, каждая секунда которого заставляет сердце ускоряться. Тэкеши почувствовал не жар, исходивший от деревенской земли, а приятное тепло солнечных лучей на своем лице. Казалось, он слышал, как они пронизывали воздух, добираясь от далекой звезды сюда, к нему. Идти сразу стало легче, раны как будто забыли, что им свойственно болеть и зажили, а тяжелые доспехи едва ли стали весить больше льняной рубахи.
Трудно сказать, сколько самурай шел по этой дороге. Если ориентироваться по солнцу, то часа четыре, если по ощущениям, то не меньше жизни. Горы вдалеке напоминали огромные стены, которые никого не пропустят в этот уголок планеты. И синие корни врастали в зелень лугов, которая, становясь деревьями, тонкими струйками поднималась к самым вершинам, где цвет камня уже не был сине- серым, а становился голубым за туманной дымкой. Снежные шапки не давали этим великанам слиться с небом, а может это облака? А вот река, которая проходит ровно между двумя соседними горами. Вода настолько чистая, что кажется, будто это Земля раскололась и мы видим продолжение неба. Сначала эта синяя ниточка петляет между деревьев, пытаясь будто бы запутать случайного наблюдателя и спрятаться от него, но потом становится все шире и шире, и вот Тэкеши стоит уже перед могучим потоком, который с шумом проносится мимо вместе с небольшими веточками и листиками. Вот место, где река прячется под мостом, все-таки смог человек оставить свой след в этом мире, но его можно простить, на ту сторону перейти все же надо. Проходя мост, воин посмотрел вниз, где, даже не вглядываясь, он смог разглядеть каждый камешек. Как странно, некогда такая ярко-голубая вода сейчас уже не кажется такой, сейчас перед ним нет ничего, она настолько прозрачна, что лишь завихрения на кромке, вызванные быстрым потоком, напоминают о ней. Стая мальков гоняется друг за другом, пока крупная рыба не проплывет над ними. Яркие спины этих беззаботных и добродушных обитателей реки заставляют грустить, что природа создала такую красоту под водой, но не наделила человека возможностью насладиться ей. И только такие прозрачные места созданы будто нарочно, чтобы подразнить, показывая только самую малость от того волшебного мира, доступного обладателям жабр и плавников.
Тэкеши мог бы простоять весь день на этом мосту, если бы его не отвлек стук копыт и тихое пение, хриплым голосом разливающееся по всей долине. Совсем крохотная старушка сидела в телеге, едва доставая ногами до нижней перекладины. В ее внешности не было абсолютно ничего приметного, он мог бы встретить такую бабушку в любом уголке Японии: серебряные волосы, туго собранные и подвязанные лентой, виднелись из-под сугэгасы 4 . Лицо было все исписано морщинами, но это нисколько не сказывалось на ее красоте; каждая трещинка на этом лице как будто с гордостью заявляла: «Да, я видела в этом мире все, и время отметило это, чтобы не дать мне об этом забыть». Платье, цвет которого трудно передать: можно увидеть и зеленый, и коричневый, и серый – было скроено очень просто, но невероятно аккуратно. Белый воротничок, торчащий из-за запаха одеяния, не оставляет даже и повода назвать ее грязной крестьянкой, хоть мозоли на руках и черная грязь, забившаяся в глубокие линии на ее ладонях, несомненно, свидетельствуют о том, что старая японка проводит большую часть своей жизни возделывая почву, несмотря на свой возраст.
4
Сугэгаса – традиционный головной убор в Японии, представляющий собой коническую широкополую шляпу крестьянина. Сплетена из осоки. Если шляпа сплетена из рисовой соломы, то называется “амигаса”
Заметив Тэкеши, женщина потянула поводья. Невольно удивляешься, видя, как эта кроха останавливает лошадь, весящую, пожалуй, в сотни раз больше ее самой, а в руках нет даже капли напряжения. Лошадь будто бы сама решила остановиться, и только натяжение в веревках выдает волю старой женщины.
– Сколько лет тут езжу, но таких путников еще не видала! Здравствуй, господин! – ее хриплый бархатный голос звучал тихо, но воин слышал каждое слово отчетливо. – Ну что ты молчишь? Неужели я такой неприятный собеседник, что ты даже не поздороваешься?
– Здравствуй.
– Ну, хоть голос твой услышала. Как ты оказался в наших краях?
– Что это за место? В какую сторону мне идти, чтобы добраться до Эдо 5
– Эдо?! – старушка звонко засмеялась. – Ничего себе! Зачем же тебе туда?
– Я там живу, там мой господин, – на последних словах Тэкеши сделал паузу и посмотрел в землю.
– Значит я все правильно поняла, ты самурай?
– Был. Нет у меня господина! – его взгляд устремился прямо в глаза старушки.
5
Эдо – крупный город. В период правления клана Токугава (1603-1868) играл политико- административного центра Японии. Данный период получил название в честь этого города. Ныне это действующая столица Японии – Токио.
И сразу увидел какую-то теплоту. На лице женщины не дрогнула ни одна морщинка, она как будто не услышала грубости, с которой Тэкеши ей ответил. Напротив, ее лицо украсила улыбка.
– Так значит, ты…
– Да, я ронин. Самурай без господина.
– Ну, на это можно посмотреть и по-другому. Господина у тебя нет, но так ли он тебе нужен? Я вот всю жизнь без господина прожила, и ничего. Муж был, дети есть, а вот господина нет. А до Эдо тебе будет очень трудно добраться… Без лодки. Посмотри лучше, какая тишина вокруг. Я слышала, что в центре империи совсем не так. Впрочем, дело твое, если тебе действительно это надо, – старушка снова звонко засмеялась и дернула поводья. Ее лошадь медленно пошла, однако через минуту о них напоминала только пыль, поднявшаяся от колес.
Так ли он тебе нужен?
Слова эхом отдавались у него в голове. Он стоял и не мог сдвинуться с места, пока в воде не плюхнула хвостом рыбка. «Куда же меня все- таки занесло», – подумал воин и пошел в сторону леса.
Лучи теплого солнца долетали до земли и оставались там янтарными лужицами. Оно давно миновало зенит и сейчас медленно катилось к шапкам гор, которые уже не были белоснежными, они пленяли нежно-розовым цветом; отвести взгляд было невозможно. Еще через десять минут Тэкеши уже не помнил ни старушку- кроху, ловко управляющую своей повозкой, ни странных людей в портовой деревне, ни того, что случилось минувшей ночью. Казалось, что до этого момента его не было на этой Земле, будто он не существовал. Он посмотрел на небо. Стая журавлей пролетала над долиной. Огромные крылья этих свободных птиц резали небо, оставляя за собой алые полосы заката. Эти птицы – это еще одно коварство природы. Человек видит их с земли. Эти гордые точки в небе, которые изредка спускаются ниже, позволяя любоваться собой мгновение и снова взмывают в небо, сами они видят мир таким, каким ни одному человеку увидеть его не дано. Мы можем лишь фантазировать и представлять, что видят эти свободные странники с высоты, с которой могут посоревноваться только, может быть, горы. Ах, люди! Сколько они о себе думают, но в конце концов, мы можем лишь мечтать о том, что однажды, хотя бы раз, мы увидим это во сне.