Дорога домой[Книга 1, часть 1]
Шрифт:
— Встань, — услышала я голос Пресвятой Богородицы.
Силы начали возвращаться намного быстрее, но я все еще не могла подняться. Со стороны я увидела, что лежу на помосте, а надо мной в воздухе стоит Ангел Хранитель. Ангел Хранитель взглянул на меня, возвел очи к небу, подождал, когда я дочитаю правило и следующее начал читать вместе со мной. Силы восстановились в считанные секунды и я оказалась дома.
На молитве я увидела Ангела Хранителя, поднимающего за руку из расщелины ада отчаянно жмурившегося Дмитрия, изношенная роба из мешковины его была перепачкана какой-то гадостью. Вспомнив о Фаине, я подумала — где же она и оказалась в кромешной темноте, рядом с негромко стенающей пожилой женщиной. Ангел Хранитель сказал:
— Фаина.
В
Муж: На самом деле, моя бабушка — человек неплохой. Никогда и ни при каких обстоятельствах она не взяла бы чужого. А когда мы приезжали ее проведать, она всегда выгребала из подвала большую часть своих запасов и нагружала нас доверху банками с варениями, солениями, приготовленными специями, бутылками с домашним вином и всем, что у нее только было. Погреб после нашего нашествия значительно пустел. Ни в голодные годы, ни в другие, она никогда не отпускала гостя, не накормив его. Но вот характер у Фаины был совсем не сахар! Бабушка была несгибаемым человеком — никто, никогда и ничего не делал без ее команды. Больше всех доставалось бедному дедушке. С утра и до ночи во дворе их частного дома и в самом доме был слышен ее зычный глас: «Стё-о-о-о-па-а! … Стё-о-о-о-па-а! … Степа-а-ан! … Степа! Иди-и сюда-а!!!». И я не понимаю, как дедушка терпел такое отношение на протяжении многих и многих лет совместной жизни?! Тем более, что он не был каким-то забулдыжкой, от которого толку только: пойди и принести что-нибудь, он был человеком уважаемым — и руководством завода, и его коллегами по работе, и рабочими. Были у дедушки и награды — медали, орден Ленина.
Но дома ему и минуты не давали посидеть спокойно, его гоняли, как шкодливого кота, все время списывая на него все неудачи. Если по хозяйству где-то что-то ломалось, ветшало, рвалось или портилось — во всем был виноват дедушка. Но если где-то что-то получалось очень хорошо, все ладилось и приумножалось — это только благодаря бабушке, которая обо всем «вынуждена» была заботиться сама и сама обо всем помнить.
Дед не выдержал и запил. Ну, запил, это сказано слишком громко. Так, начал закладывать за воротничок. Тяпнет стаканчик и хорошо ему, ходит себе тихонечко по хозяйству и на бабушкины окрики в ответ только незлобно матерится себе под нос. Бабушка снова ему крикнет, а он ей — трехэтажные цитаты вполголоса и ноль внимания. Терпение бабушки быстро лопнуло, она начала за ним охотиться. А дедушка, когда вышел на пенсию, натащил с завода огромный ларь всяких проводов, переключателей, предохранителей, каких-то реле, моторчиков и всякой мелочи, что по тем временам было чистым золотом. Помогал дедушка исключительно знакомым и денег никогда не требовал, что дадут — тому и радовался. Собственно, на эти деньги он и пил. Купить спиртное на пенсию он просто физически не мог, потому что пенсию приносил почтальон, и получала ее бабушка, дедушка же не имел к ней абсолютно никакого отношения.
И вот с этим прятаньем бутылок произошла целая многолетняя эпопея. Впоследствии она стала у них своего рода развлечением. Дедушка умудрялся каждый раз найти новое место, а бабушка умудрялась это место обнаружить. И где он только не прятал: в валиках дивана, в телевизоре, в подушках, в люстре, за картинами, в книгах, в белье, в инструментах, в картошке, в банке с вареньем, на чердаке, копал укрытия в саду, прятал на меже с соседским участком, подкладывал под фундамент, клал псу в будку. И сообразил даже прятать бутылку в ящике для почты, который висел на въездных воротах со стороны двора — ходить за почтой тоже входило в его обязанности. В общем, все это хорошо, смешно и замечательно, но жизнь дедушке
1. она всегда была права;
2. если она была не права — смотри пункт первый.
Лично мне бабушка ничего плохого не сделала, но были три неприятных случая, о которых следует рассказать. Первый раз, юношей, я приехал на каникулы в Мариуполь, дедушки к тому времени уже не было в живых. Окна дома находились в жутчайшем состоянии: от солнца краска облезла, древесина растрескалась. Времени у меня было много и я решил сделать доброе дело — привести все в порядок. Смело взявшись за работу, я вскоре несколько приуныл. Окон в доме оказалось намного больше, чем мне показалось это сразу. И каждое нужно было ободрать, зашпатлевать, потом зашкурить, потом покрасить, а потом покрасить еще разок и еще разочек. Про отдых пришлось забыть, с утра и до самого позднего вечера я занимался этими окнами и потихонечку отвоевывал одно за другим, возвращая им человеческий вид.
Одним утром будит меня бабушка, а у нее не забалуешь, дольше восьмого часа не поспишь, и говорит:
— Вставай, уже время.
В надежде полежать минут пятнадцать, я возьми, да и ляпни:
— А что, завтрак уже готов?
И бабушка разразилась пространной гневной речью, она вспомнила все: крепостное право, октябрьскую революцию и все ошибки советской власти. Разозлившись не на шутку, она кричала о том, что у меня совсем нет совести; что мне нет никакого дела до ее жизни. Что вот сейчас я уеду и брошу ее на произвол судьбы с недоделанными окнами, и эту зиму она уж точно не переживет! Наскоро умывшись, я пошел работать, мне было неприятно, что по собственной инициативе я взялся отремонтировать эти окна в свои законные каникулы, стою возле них с утра и до ночи, как прикованный, а меня обвинили в тунеядстве.
После смерти мамы осталось ее золото: часики, кулон с цепочкой, обручальное колечко, сережки, брошка и еще некоторые украшения. Это золото отец отдал нам с братом, а хранилось оно у меня, как у старшего. Через какое-то время мне нужно было ехать в Сибирь на заработки и поскольку с отцом отношения у меня были натянутыми, а брат был еще подростком, я отвез мамины украшения на хранение к бабушке. Когда я за ними вернулся, бабушка усадила меня за стол вместе с тетей, и они завели разговор о том, что все хотели бы оставить себе что-нибудь на память об Олечке. В отношении тети, я был согласен, они были родными сестрами и любили друг руга. Тетя даже предложила мне деньги за сережки, но я отказался. А в отношении внучек бабушки, которые мою маму терпеть не могли, это была ложью. Явной и наглой ложью! Но мне не хотелось скандалить, я сказал: хотите взять на память — берите.
После смерти мамы бабушка переживала преждевременную утрату младшей дочери и часто повторяла:
— Олечкиных детей я ни за что не обижу, я поделю между ними все поровну.
То есть — наследство, дом и все такое. Слышать это было приятно, кто из нас в юности не любил это сладкое слово: наследство? Но особо я на него не рассчитывал по разным причинам. Перед бабушкиной смертью я с ней не общался — жесткие и жестокие девяностые закружили и завертели. Как я понимаю, бабушка обиделась на нас с братом: наследство в полном комплекте отошло внучке, дочери моей тети. Ушла же бабушка из этой жизни, полноценно владея всем своим имуществом. До последнего своего дня она непреклонно желала быть «полновластной хозяйкой в собственном доме».
Деньги и вещи — дело наживное, из всего бабушкиного хозяйства мне хотелось иметь только одну вещь — образ Пресвятой Богородицы. Образ Владыки Господа я выпросил у дедушки Степана, когда он еще был жив, а насчет образа Царицы Небесной бабушка всегда была неумолима. А это венчальные иконы нашего рода и ценность их в том, что они передаются всеми из поколения в поколение. Образы эти необыкновенные, с ними связано много чудес, из описаний которых можно было бы написать отдельную книгу. Теперь же иконы разделены и соединить их невозможно. Просить племянницу отдать или продать образ безполезно, это не тот человек, с которым можно договориться.