Дорога к дому
Шрифт:
Плазменный сгусток насквозь прошил труп, оставив после себя дымящуюся дыру в животе, диаметром с фалангу пальца, и повисший в воздухе смрад сожженной плоти. Выстрел потребовал от гроссмейстера столько энергии, сколько в другое время отняла бы беспрерывная получасовая стрельба, но что самое скверное – он никак не отразился на мертвеце, даже не замедлил его! Тварь наступала, перемещаясь стремительными рывками – по-птичьи резкими и торопливыми. В этих движениях, казалось, напрочь отсутствует последовательность: отдельные части тела действовали в разнобой, сами по себе, не образуя того плавного рисунка, что характерно для любого живого существа. Но, несмотря на это, чудовище было очень резвым, и только многолетние тренировки позволили сержанту избегнуть сулящих смерть объятий твари. Извернувшись и отпрыгнув на несколько шагов влево, он сконцентрировался и послал в мертвеца короткую очередь
– Так дело не пойдет, – тихонько прошептал Дани, даже не замечая, что начал говорить сам с собой вслух. Он отчетливо понимал: ещё десяток-другой выстрелов – и проклятая пушка выкачает из него столько энергии, что останется только лечь и помереть. Хуже того, гарантии, что этот самый десяток-другой плазменных сгустков доконает мерзкую гадину, не было никаких. Нужно немедленно что-то предпринять, что-то очень действенное, иначе и ему и его людям несдобровать.
Идея, возникшая словно бы из ниоткуда и даже не успевшая как следует оформиться и выразиться в мыслях, подвигла Дани на рискованный и весьма неожиданный поступок. Швырнув свою плазменную пушку в морду наступающей гадине, Павилос снова резко скакнул в сторону и, мгновенно сосредоточившись, послал импульс-команду в спаренный нанитовый преобразователь, чьи формирующие материю элементы крепились на предплечьях обеих рук. Мгновение спустя его правая ладонь, повинуясь подсознательному рефлексу, вбитому многочисленными тренировками ещё в академии, сжалась в кулак, обхватывая проявившуюся рукоять оружия, и тут же ушла вниз под весом непривычной тяжести. Боевая секира стандартной формы – программисты преобразователей вкладывали в свои творенья ограниченный набор форм и типов оружия, так что приходилось довольствоваться имеющимся. Длинная полутораметровая рукоять из облегченной стали, оканчивавшаяся внушительных размеров четырехгранным шипом; хищно изогнутое лезвие, отливающее голубоватым оттенком, широкое и удлиненное. Грязное, неизящное, грубое оружие из древних, диких, позабытых времен.
Перехватив секиру поудобнее и широко расставив ноги, Дани стал выжидать, наблюдая за мертвецом и готовясь нанести свой первый удар.
Конечно, с мечом ему было бы проще, привычнее, ведь не зря он кода-то считался совсем неплохим фехтовальщиком, даже входил в сборную академии… полных пятьдесят лет назад. С тех пор утекло немало песка из часов его жизни, да и, если сказать по правде, последняя его полноконтактная тренировка состоялась лет, эдак, восемь назад, но всё же, ощущая привычную оплетку рукояти, Павилос чувствовал бы себя куда увереннее, нежели сейчас, когда руки сжимали стальное топорище тяжеленной секиры. Только вот та же самая частичка разума, что подсказала ему избавиться от излучателя, настойчиво уверяла: меч не сгодится. Здесь не будет поединка, не будет честного столкновения металла и воли; ни уколы, ни плавные режущие удары не остановят монстра, явившегося из небытия по его душу. Ловкости, требуемой для работы с клинком, не достанет для сражения с существом, которому нипочем любые раны, да и какая ко всем демонам Бездны ловкость, когда на тебе висят пусть и облегченные, но все ж боевые доспехи, тянущие к земле не меньше задницы его собственной женушки. Нет, будь в его распоряжении мономолекулярный резак, вроде тех, что выдают специальным бригадам, – тогда другое дело. С такой штукой можно выступить против кого угодно, и не суть важно, что по уровню потребляемой энергии он ничуть не уступает излучателю. В данных обстоятельствах резак мог бы весьма пригодиться. Одна беда: лёгкие штурмовые ладони на то и легкие, что никакого специального и весьма дорогостоящего оборудования им не полагается. Проще набрать новых людей, чем обеспечить уже имеющихся. Таков расчет Патриархата… мать его!
Подпустив монстра поближе, Дани вскинул секиру и нанес рубящий боковой удар снизу вверх, одновременно делая небольшой шажок назад – подстраховка не случай, если удар не достигнет цели. Но в этот раз удача – точно решив вознаградить его за все те ужасы, что он успел пережить, – сжалилась над сержантом. Тварь инстинктивно вскинула руки в попытке прикрыться, и лезвие топора отсекло левую конечность, чиркнув по правой – раздробило кость, так что бесполезная рука повисла на лоскутках кожи, и вдобавок наискось раскроило нижнюю челюсть, превратив её в трепыхающееся подобие жвал насекомых.
Павилос же, вдохновленный первым успехом, легко перекинул массивное оружие через голову, вывернул руку и нанес плавный, скользящий удар, метя в левую ногу существа.
В этот раз сработать так же чисто не получилось. Тварь успела среагировать, и лезвие лишь самым кончиком прошлось по ноге монстра, но, как оказалось, и этого было достаточно. Благословенная удача направила топор точнехонько в подколенное сухожилье, перерубив его и лишив существо возможности владеть ногой.
Мертвец шлепнулся на земь, подергиваясь, как червяк на крючке. От столкновения с землей его повело, и он перевернулся на живот, подставив беззащитную спину под завершающий удар, который незамедлительно последовал, обезглавив гадину.
– Топоры! Бросьте пушки, вооружайтесь топорами! – проревел Павилос, обращаясь к своим бойцам, вступившим в неравный бой. Хотя уверенности, что хоть кто-нибудь его услышит, не было: слишком далеко он отошел от основной части конфедератов.
Для надежности Дани ещё раз обрушил топор на дергающееся создание, перерубая позвоночный столб внизу поясницы, и, выпрямившись, постарался вникнуть в то, что происходило на поле сражения. Этот эпизод чуть было не стал для него последним в жизни. Новый мертвец, вынырнув из-за деревьев, бесшумно набросился на Дани, и тот лишь в самый последний момент сумел увернуться от широко разведенных рук бестии, готовых заключить его в смертельные объятья.
И снова начался уродливый танец: удар, отскок, ложный выпад, удар, отскок…
Какой-то частичкой невероятно обострившегося зрения – многократно усилившегося от выброса в кровь адреналина и простенького плетения, наброшенной им в мгновение ока на самого себя в краткий период между двумя схватками, – Павилос разглядел в отдалении энергетический всплеск, сопровождавшийся рокочущим звуком и всполохами огня, прокатившимися по поляне, как чудовищные пародии на перекати-поле: это плетельщик Серафим Эдуард вступил в битву. Хотя разглядеть в целом, что происходило на поле боя, Дани не мог: картины сражения мелькали на самом краю сознания, столь быстро, что разум просто не успевал их запечатлевать, а уж о том, чтоб попытаться их осмыслить, разобраться, – и речи не велось! Ведь это было бы всё равно, что пытаться вникнуть в смысл книги, осознать, что в ней содержится, лишь по мельканию бесконечно чередующихся виньеток. Всё внимание сержанта было сосредоточено на ближайшем противнике и на собственном ударе, том самом ударе, что отсрочит смерть ещё на одно мгновенье, что позволит с шумом втянуть сквозь оскаленные зубы ещё один глоток воздуха.
Мертвец, с которым Дани сражался уже несколько минут – а может секунд или столетий, он не взялся бы утверждать, что знает точно, сколько, – подойдя слишком близко, вздрогнул и, запоздало вскинув руки, осел наземь – топор снес ему голову, перерубив шею у самого подбородка. Но времени передохнуть и сориентироваться в происходящем не было: загребая руками воздух и подскакивая словно кузнечик, к нему уже спешил следующий противник, с разорванным дротиками пульсара животом. И вновь круговерть драки, в которой нет ритма и понятной цели, кроме простого выживания, – но разве этого мало?
Удар, отскок, ложный выпад, удар, отскок… снова, снова и снова. Пока хватает сил, пока ноги выдерживают вес тела, а руки удерживают секиру, пока сердце – яростно бьющееся в груди, точно ловчий сокол, посаженный в канареичью клетку, продолжает с бешеной скоростью гнать кровь по венам. Удар, отскок, ложный выпад, удар, отскок… снова, снова и снова!
Дани видел, что к нему пробивается плотно сбитая группа бойцов, со всех сторон окруженная мертвецами, повисшими на них, точно свора псов на израненной серне. Люди падали и скрывались в мелькании окостеневших рук и оскаленных пастей чудовищ один за другим, но оставшиеся, ведомые настырным и неунывающим Чедром, упорно продолжали движение. Бойцы огрызались короткими злыми выпадами, изредка умудряясь повергнуть то одного, то другого монстра, но это мало чем помогало им на нелегком пути вперед, ведь за каждого поверженного врага, отряду приходилось платить двумя собственными жизнями.
Гроссмейстер Павилос отвернулся от Чедра и его бойцов и с остервенением – больше ничего не осталось, даже гнева, – набросился на ближайшего мертвеца, уже четвертого по счету. Какой-то частью разума – ещё не успевшей окончательно отупеть от усталости – он понимал: и Чедр, и его люди обречены, и совершенно не важно, сумеют они добраться до него или нет. Они все обречены. Слишком неравны силы. Будь в его ладони, как и раньше, старые приграничники, этот бой пошел бы совсем по другому сценарию: да, были бы жертвы, да, возможно немалые, но конфедераты всё равно сумели бы одолеть противника. Сейчас же, когда большая часть его людей – новички…