Дорога к людям
Шрифт:
Запозднились. Первомайский читал военные стихи, — девушки были польщены: созданное Леонидом до войны было им знакомо, и они были поражены тем, что известный всей стране поэт у них в гостях.
«Дома» сразу легли и заснули мгновенно: Я лежал рядом с Леонидом на топчане, крытом соломой, Вдруг мы услышали:
— Чта-а-а!.. Шта-а!.. Уббрать! Шпаки! На гауптвахту! Я вам покажу-у!
Это распекал кого-то во сне Виктор. Мы дрожали от хохота.
— М-мразь! — орал майор, будущий подполковник Полторацкий. И проснулся от собственного крика. — Что с вами? — спросил он
— Скажи лучше — что с тобой?
— Зачем разбудили?
— Ты в царской армии служил?
— Не изволил.
— А кричал на нас, как штабс-капитан армии его величества. Обозвал нас шпаками.
— Не может этого быть, — спокойно отозвался Виктор и вновь заснул, как и мы.
Утром, чтобы размяться, вышли из «эмки» и попытались идти пешком. Крутые валы мокрой глины, вздыбленной баллонами грузовиков, доходили нам до колен. Все же мы решили переупрямить распутицу и, утопая в грязи, шествовали дальше. Леонид читал стихи португальца Луиса ди Камоэнса. О бедствиях сына моряка — самого Камоэнса, о семнадцатилетней ссылке в Ост-Индию, о путешествии Васко да Гамы в Индию.
На «эмке» подъехали к неизвестному монастырю. Оказалось — женский. Мы постеснялись было войти, да кто-то из местных жителей сказал — накануне были там в гостях наши кавалеристы. Мы постучались в ворота. Открыла нам калитку молоденькая послушница.
— Будьте ласковы, — сказала. — Я провожу вас к матери-настоятельнице.
И ввела гостей в большую горницу на втором этаже каменного дома. Вскоре вошла туда красивая женщина лет сорока пяти. Мы представились.
— Простите, как разрешите называть вас?
— Божьей милостью я удостоена быть настоятельницей монастыря. — Тут же дама, иначе не назовешь ее, шепнула что-то послушнице, и та выскользнула из комнаты.
Садясь на стул, настоятельница нечаянно сделала такое неудачное движение, что из-под подола черной рясы мелькнули кончики золотого цвета туфелек. Заметив наш взгляд, настоятельница покраснела так, что даже порозовела тонкая ее шея. И быстро убрала туфельки под платье. Стала расспрашивать о наших фронтовых странствиях.
— Можете не избегать специальных военных терминов. Все пойму. Мой муж был офицер.
Не вдаваясь в подробности, мы передали обстановку в районе монастыря и вообще на Украине. Послушница вошла с большим подносом в руках.
— Простите нас, угощение скудное. Мы ведь все сами делаем — пасем скот, выращиваем овощи, ремонтируем наши кельи и дома, косим траву для коров. Мужчин на землях монастыря нет. Священник и тот приходит только провести богослужение, а живет в стороне. Еще раз простите — кроме этой настойки, тоже нашего изготовления, ничего больше не осталось! Вчера были у нас ваши кавалеристы!
— Все понятно!
— Очень симпатичные люди.
Признаться, мы не заставили упрашивать себя и приналегли на вкусную снедь — маринованные яблоки, моченые помидоры, холодная телятина и непонятное блюдо вроде пирожков. Нет, то были особым образом жаренные яйца, целиком, с коричневатой корочкой, оттого и напоминавшие пирожки. О настойке мы не забыли.
— Как именовали вас, настоятельница,
Снова зардевшись, красавица потупилась:
— Валентиной.
Вопрос наш был явно не слишком тактичным. Но расхрабрились.
— Родились вы на Украине?
— В Санкт-Петербурге.
Ну-у, теперь все ясно. Дама из высшего общества. Наверно, окончила Смольный институт.
Что побудило ее стать монахиней? Скорее всего — стремление укрыться от немцев. Но точно мы, разумеется, ничего не знали. А настоятельница молчала.
Виктор, отличный поэт, читал свои стихи. Валентина — отчества мы спросить не решились — отозвалась строфами Александра Блока. Леонид читал:
Знов дорога, дорога, дорога. I похилi хресты i мости. Знова дощ, далина, тривога, I в думках — за туманами — ти. Степ минаю i гори минаю... Навiть хмари чужi тут менi, Iнше небо люблю я i знаю — У далекiй вiдciль сторонi...Настоятельница смахнула слезу из-под ресниц, сказала:
— Ваши? Ну, я так и думала. Прекрасно «Iнше небо люблю!..»
— Вам нехорошо на Украине?
— Нет, отчего же? Но кто же не томится о своем небе? Я говорю просто о небе, не о вместилище бога.
— Вы верите?
После долгого молчания настоятельница ответила со вздохом:
— Вы слишком прямы в вашем любопытстве. Нет, я не верю в бога.
...Пришло время прощаться. Я поцеловал руку прекрасной даме. Она не противилась. Ну, что ж, думал я, целуют же руку священнику.
Настоятельница провожала нас до ворот.
— Муж пишет вам?
— Давно не писал. Трудно сказать, знает ли он, что я в монастыре.
— Он в войсках... Впрочем, извините...
— Думаете, у немцев? Нет. Он был офицером царской армии. Но примкнул к большевикам. Членом партии не был, а все же вступил в ряды Красной Армии. Надеюсь, жив. После победы — желаю ее вам, нет, всем нам — встретимся.
...Больше мы красавицу не видели. Где она? И для чего постриглась в монахини? Что бы то ни было, приняла она нас как своих.
К вечеру добрались мы до «резиденции» Эриха Коха — города Ровно. Бежал он скоропалительно: брошенные ящики с железными крестами, часть штабных документов, битком набитые писаниной портфели... Спали на канцелярских столах. Утром я позволил себе снять небольшую гравюру — городок с готическими зданиями, высокой звонницей. Она до сих пор у меня. Других трофеев не взяли. Я занялся беседами с партизанами отряда старика Диковицкого и трех его сыновей, наводившими ужас на регулярные части германской армии, после того как потопили баржи с гитлеровскими солдатами и боеприпасами. Не буду распространяться об этом, подробно рассказано об действиях Диковицких в другой моей книге.