Дорога к вечности
Шрифт:
Это не было прямым согласием, и в прежние времена девушка вряд ли стала бы женой Дэйна. Но времена действительно изменились, и Такэда согласилась выйти за него замуж.
А еще через два года она родила сына.
Дэйн ничего не сказал жене ни до, ни после этого события. Он совершенно не изменился ни внешне, ни по поведению, а если и задумывался о проклятии, то никак этого не показывал. Казалось, рождение сына его только восхищает, новоявленный отец охотно возился с отпрыском, так что даже самая проницательная женщина вряд ли сумела почуять неладное.
Казалось, брак пошел младшему Арману на пользу – он стал немного спокойнее и, хотя время
Его нисколько не удивляло, что ему дают возможность учиться здесь, даже притом, что он доставлял ректорату, деканату и преподавательскому составу уйму неприятностей. Ведь хотя бы раз в год он обязательно делал открытие, составлял новую химическую формулу или некую новейшую магическую структуру, а все подобные достижения юридически принадлежали учебному заведению, студент же, сделавший открытие, получал лишь некоторый процент и, разумеется, скидку на оплату обучения. Дэйн где-то к середине курсов уже ни креда не платил за учебу. При этом молодой Арман приносил Галактису гораздо больше выгоды, чем убытков.
Но когда ему предложили преподавание нескольких предметов на младших курсах, он удивился. Преподаватель – это уже не студент. В Галактис брали лучших из лучших, потому-то тамошнее образование так высоко котировалось и столь дорого стоило.
От такого предложения трудно было отказаться.
– Да ты, я вижу, остепеняешься, – воскликнул изумленный и обрадованный Мэльдор. – Не ожидал…
– Не ожидал, что это вообще когда-нибудь случится?
– Конечно.
– Но, надеюсь, ты не разочарован?
– О чем ты говоришь! Статус нашего семейства куда выше поднимет твое положение преподавателя Галактиса, чем даже получение Руином архимажьего уровня… Должен же он когда-нибудь вернуться в Центр…
– Хм…
– Так что не посрами. И, – Мэльдор стал очень серьезен, – прошу тебя, будь осторожен. Ну, ты понимаешь, о чем я. Не хотелось бы теперь тебя потерять.
– Теперь – когда я так высоко поднимаю статус семейства?
– Думай как хочешь, главное не погибай. Ладно?
– Постараюсь, – вздохнул Дэйн.
Глава 4
Руин сидел у окна и писал – как всегда по утрам, с тех пор, как уличил своего секретаря в нечистой игре и был вынужден казнить его в назидание всем остальным. Казни в Провале воспринимались как нечто само собой разумеющееся, особенно если казненный был виноват хоть в чем-нибудь. Правителей, пожалуй, даже уважали за суровость, и Руин знал, что если будет воздерживаться от строгих мер, его попросту перестанут принимать всерьез.
Он знал, что сумеет удержаться на грани допустимого и не стать таким, каким был отец. То, что случилось с ним двадцать лет назад, заставило его по-другому взглянуть на себя и окружающий мир. Свою душу он научился воспринимать, как нечто материальное, иногда ослабленное, иногда страдающее своими странными и необъяснимыми болезнями. С тех пор, как вернувшемуся из-за грани Вселенной Руину пришлось заново учиться любить и ненавидеть, наслаждаться и мучиться, Арман привык смотреть на себя со стороны, оценивая не только поступки, но и желания, побуждения. Первое время он жил лишь памятью
Потом привык, и то, что ему приходилось изображать, стало получаться само. Правда, потребовалось не меньше пяти лет, прежде чем Руин снова начал чувствовать себя человеком, а не плохо сотворенным зомби. За это время в Провале он успел получить репутацию несгибаемого и сурового правителя, которого нельзя обмануть, который держит вожжи власти железной рукой. Это не совсем соответствовало действительности, поскольку с обязанностью править целым миром молодой человек столкнулся впервые (отец не предполагал, что ему может наследовать предпоследний сын, потому никогда ничему его не учил).
Но, как бы там ни было, репутация сыграла Руину на руку. Пока он еще только осваивал науку управлять, подданные опасались его холодного взгляда, немногословности и каменного лица. А потом, когда, осознав, что головы пока не летят, словно камни в лавине, беспокойные представители знати стали искать собственную выгоду, правитель уже сориентировался. Он понимал, что излишняя мягкость станет его смертным приговором, но и зверствовать зря тоже не стоило – это было чревато заговором.
Руин хотел жить спокойно – и ради себя, и ради жены, и ради детей. Рэондо, которого Катрина родила почти двадцать лет назад, уже вымахал в стройного крепкого парня, он охотно помогал отцу, веселился на балах, охотился и заигрывал со служанками. Глядя на него, правитель часто думал, что и сам вырос бы таким, если б ему тоже повезло с семьей и детством. О беде, случившейся с ним до рождения, Рэондо, конечно, ничего не мог помнить, а потому можно было сказать, что его жизнь пока еще ничто не успело омрачить.
Только недавно Катрина разрешилась от бремени вторым сыном и, подойдя к окну, Руин разглядел внизу, в парке, синенькую колясочку с большими колесами. О подобных вещицах в Провале прежде не слыхали, для второго сына властителя коляску пришлось привозить из другого мира, весьма далекого. Счастливый отец предлагал жене обойтись без покупки, тем более что двадцать лет назад Рэондо коляска не понадобилась, он вырос на руках у нянек. Но Катрина так и не привыкла к положению знатной провальской дамы и потребовала привычный для себя предмет.
Несмотря на ее странное для супруги правителя поведение и привычки, которые недоброжелатели называли плебейскими, большинство провальцев любили Катрину Айнар. Она казалась им идеалом женщины по-провальски – тихая, незлобивая, ласковая, послушная мужу (как Руин и просил, спорила она с ним только наедине, прилюдно же всегда соглашалась), верная и к тому же замечательно плодовитая. Для бессмертной женщины ребенок раз в двадцать лет – это много. А уж если супруга правителя рожает одних мальчиков, то ей, само собой, за это честь и слава.
Всеобщая любовь как-то примиряла Катрину с этим «диким миром», как она говорила.
Она подняла голову, увидела мужа у открытого окна и заулыбалась ему. Сердце Руина затопила нежность. Он не представлял, как ей удавалось терпеть его, только-только вернувшегося из-за грани мира, почти не живого и бесчувственного. Катрина любила его любым, и благодарность за ее преданность грела его сердце. С Катриной ему повезло, здесь и спорить-то было не о чем. Но любое счастье надо было заслужить, это он понимал. Именно мысли о жене заставили его тогда научиться чувствовать по-старому – он хотел, чтоб ей стало с ним уютно. Забота о семье в свою очередь призывала научить знать Провала беспрекословно подчиняться молодому правителю.