Дорога китов
Шрифт:
– Ты недолго пробыл с нами, сын Рерика, но я уже сожалею, что был так снисходителен ради твоего отца.
Он сжал меня крепче, и я почувствовал, что глаза у меня выпучились, как у лягушки.
– Эйнар, - предостерегающе сказал Иллуги, и даже сквозь гул в ушах я услышал в его голосе волнение.
Стальные пальцы сжались еще чуть-чуть.
– Обмен взглядами?
– осведомился новый голос, едва слышный сквозь гром у меня в голове.
– Или ты предлагаешь поцелуй мира, как делают люди Христа, когда обещают дружбу?
Хватка немного ослабла, и голос Эйнара прогудел:
– Не твое дело, Гуннар Рыжий.
Я попробовал посмотреть в сторону Гуннара, но глаза Эйнара все еще были прикованы к моим - неподвижные дыры, похожие на входы в пещеру цвергов.
– Тогда и говорить не о чем, - обрадовался Гуннар.
– За меня скажет другой.
Тихий, сосущий звук меча, извлекаемого из ножен, отдался эхом дыхания Иллуги.
– Остановитесь, - сказал тот голосом глубоким и суровым, и я понял, что он воздел свой жезл.
– Гуннар, настрой мирные струны. Эйнар, отпусти мальчика. Судьба везде судьба.
Освобождение наступило внезапно, и я, кашляя, повалился наземь. В горле клокотала боль, каждый вдох драл, будто колючками. Когда я смог наконец поднять глаза и взялся за протянутую руку Иллуги, то понял, что ноги у меня дрожат.
Гуннар Рыжий, чьи присыпанные снегом волосы были завязаны сзади кожаным ремешком, стоял, небрежно положив руку на рукоять меча. Эйнар - губы сжаты добела, точно шрам внизу лица, - стоял напротив, черные крылья его волос обрамляли лицо, бледное, как зимняя луна.
Иллуги шагнул между ними, словно для того, чтобы разорвать какую-то невидимую веревку, которая словно тянула их друг к другу.
– Этот повелитель гуннов, - продолжал он, словно ничто не нарушило разговора, - был врагом Вечного Города, так считается. Он сражался с ними и был убит за это военачальником по имени Анагаст. Его тело увезли в степные земли, чтобы возложить на курган.
Напряжение, точно парус, потерявший ветер, хлопнуло и исчезло. Эйнар фыркнул, сунул оружие в кожаный мешок и перекинул через плечо. Щит был заброшен на другое плечо. Никто не взял кольчугу, несмотря на опасность: для этого было слишком жарко.
– Что ж, ясно одно, - сказал Эйнар, невесело ухмыляясь.
– Наша Хильд тащит их за собой в степь.
Наша Хильд. Как будто это его сестра. Я смотрел, как он, пытаясь избавиться от досаждающих насекомых, чешет волосы, а потом стягивает их сзади кожаным ремешком от жары. Мои волосы кишели вшами, но я не хотел сбривать кудри, как делали другие, потому что голая голова - знак раба, а до такого я опуститься не мог, умно это или нет.
Эйнар прошел мимо Гуннара, и клянусь, волосы у них обоих встали дыбом, точно шерсть на загривках волков, когда они коснулись друг друга. Горло у меня болело, и я знал, что на шее останутся пять багровых синяков.
Наша Хильд. Она не больше «наша», чем я могу пердеть золотом, но Эйнар явно думал, что она - одна из Давших Клятву, клялась она или нет. Он ни на мгновение не допускал, что Хильд может его обманывать и что Вигфус находится на верном пути, как казалось мне в то время. Конечно, я ошибался.
Иллуги Годи кинул взгляд на Гуннара, потом на меня и покачал головой.
– Вы глупцы, один из-за своей распущенной болтовни, другой - из-за умения разозлить человека вроде Эйнара.
– Если не хочешь намочить пальцы, - ответил со смешком Гуннар Рыжий, с трудом отрываясь от дверного косяка, - тогда держи свои башмаки подальше от моей пиписьки.
Иллуги вызывающе вздернул подбородок и жезл, знак его ранга, но Гуннар молча усмехнулся и пошел прочь.
– Асгард, кажется, не очень-то прислушивается к тебе, жрец Одина, - бросил он через плечо на ходу, и я увидел, как Иллуги вздрогнул, и голова его опустилась впервые за этот день.
А Эйнар после держался так, будто этого всего и не было. Вечером, во время привала, уставший и взмокший от пота, он встал, опираясь на колено, с усмешкой взглянул в лица загнанных, как псы, людей, которых провел сквозь море колыхавшейся травы, затем посмотрел на огромное, медленно закатывающееся за край земли солнце и воскликнул:
– Мы, должно быть, близко! Завтра мы их нагоним и вернем нашу Хильд.
В ответ раздались одобрительные возгласы, но звучали они глухо - люди устали от перехода по жаре.
Эйнар медленно встал, поправил щит и снаряжение на плечах и добавил, ухмыляясь:
– А теперь, пошли!
– Наша Хильд, - угрюмо пробормотал я, вставая.
Проходивший мимо Иллуги услышал и насмешливо покачал головой.
– Наша Хильд, - повторил я.
– Она не видела от нас ничего, кроме тумаков. Эйнар даже отобрал у нее то единственное, что ей было дорого, - проклятое древко копья. А он все еще считает ее «нашей Хильд».
– Она вытерпела худшее от Вигфуса и Ламбиссона, - сурово напомнил мне Иллуги, опираясь на свой жезл, - от которых мы ее спасли.
Я нехотя согласился с ним. Он задумчиво продолжал смотреть на меня, когда я, хромая, двинулся вперед.
– Поостерегись ошибок с Эйнаром, - произнес он тихо, только для моих ушей.
– Он называет ее «наша Хильд», потому что так и есть. Не Вигфуса, не Ламбиссона, не Мартина, трижды клятого монаха. Наша, Орм. Как наш - «Сохатый». Как наш - серебряный клад. В эти дни тебе стоит быть сдержанней в присутствии Эйнара, не нужно мрачно на него смотреть и болтать лишнее. Ты стал... несчастливым для него. В следующий раз он может перерезать тебе горло.
Я взглянул ему в лицо, увидел тревогу и напряженность в глазах и вспомнил слова Гуннара Рыжего о том, что боги сокрушают нашего жреца своим безразличием, а он не может найти способа донести до них свои слова.
– Я знаю, - повторил я и хлопнул себя по ноге.
– Будем надеяться, что я не захромаю пуще, и ему не придется безжалостно меня бросить.
– Он готов это сделать, - сказал Иллуги.
– Думаю, я всегда это знал, - спокойно сказал я.
– А теперь знаю и то, что и ты, Иллуги Годи, поступил бы так же. Хорошее жертвоприношение, чтобы ублажить богов, которых разозлил Эйнар, да, Годи? Лучше, чем боевой конь, как думаешь?