Дорога на Берлин
Шрифт:
— Тише! Гудович приехал! — крикнул вбежавший офицер. Шум сразу стих. Пряча деньги, гвардейцы расходились по углам.
Алексей Орлов шепнул Шатилову:
— Дозвольте, сударь, я вас провожу до кареты. Не гоже, чтобы вас здесь сейчас Гудович увидел.
Когда кучер уже подобрал вожжи и лошади, прядя ушами, в нетерпении перебирали ногами, Орлов просунул голову в окно кареты:
— Так что передать матушке Екатерине Алексеевне? Она поручила спросить у вас: готовы ли вы служить ей, как однажды ей обещать изволили?
Алексей Никитич с минуту колебался. Но тут же он припомнил:
— Передайте государыне, что я готов служить ей, — сказал он твердо.
Орлов будто сгинул в темноте. Кучер ударил по лошадям, и карета понеслась.
Ночь на 28 июня выдалась свежая и сырая. Накануне шел дождь, и дороги еще не совсем просохли. Луна то показывалась из-за стремительно проплывавших облаков, то опять исчезала. Холодный, не по-летнему, ветер дул с Балтики.
В эту ночь Алексей Орлов вместе с Бибиковым отправился и в столицы в Петергоф, где в «увеселительном доме» Монплезир жила Екатерина. Не медля ни минуты, Орлов потребовал, чтобы его проводили в спальню императрицы. Приподнявшись на подушках, Екатерина в оцепенении глядела на покрытого пылью офицера.
— Пора вставать, — произнес Орлов спокойным голосом. Все готово, чтобы провозгласить вас.
Еще накануне ничего не было готово, кроме общего недовольства Петром. Екатерина прекрасно знала это. Не предпринимают ли ее сторонники опрометчивого шага? Тем более, что в последние дни она даже сумела вызвать тень былого благоволения императора…
Орлов словно проник в ее мысли.
— Пассек арестован, — сказал он просто.
Капитан Преображенского полка Пассек, слишком откровенно высказывавший мнение екатерининцев об императоре, был по доносу какого-то солдата арестован. Весь Петербург знал, что Пассек — близкий друг Орловых. Арест его прозвучал грозным предостережением. Это был сигнал к немедленным действиям.
Екатерина вздрогнула. Теперь все на волоске; дипломатия окончена. Достаточно Пассеку сказать хоть десятую долю того, что ему известно, и Петр не пощадит никого. Она почувствовала, что настает решительная минута.
— Выйдите, поручик, — сказала она хладнокровно Орлову, — я сейчас буду готова.
Через несколько минут она появилась, одетая в обычное черное платье, и неторопливо прошла садом к экипажу. Орлов сел рядом с кучером, Бибиков поместился на запятках подле камер-лакея. Лошадей было велено гнать не жалея.
Не доезжая Петербурга, путники встретили мчавшегося навстречу Григория Орлова; его лошади были свежее, и Екатерина пересела к нему. Вскоре замаячили первые избы деревни Колпикиной. Здесь были расположены казармы Измайловского полка; здесь должна была решиться судьба переворота.
Григорий Орлов выпрыгнул из кареты и побежал к полковой кордегардии. Оттуда выскочили вестовые, барабанщики забили тревогу. Екатерина, смертельно бледная, сошла на землю.
В тот же момент ее окружила восторженная толпа измайловцев; офицеры вперемежку с солдатами целовали ее руки, пыльное платье,
Окруженная измайловцами, Екатерина все в том же забрызганном грязью экипаже двинулась в столицу. Весть о событии опережала ее. На Обуховском мосту показались нестройные ряды семеновцев, с ликующими криками присоединившихся к процессии. Вскоре прибежали и преображенцы. Часть офицерского состава Преображенского полка пыталась удержать солдат на стороне Петра. Майор Воейков носился на коне среди своего батальона и бил плашмя шпагой по головам. Гвардейцы устремили на него штыки и загнали в Фонтанку. Один из офицеров бросил солдатам золотой значок — принадлежность введенной Петром III новой формы немецкого: образца.
— Продайте его, братцы, да пропейте! — крикнул он.
— Не надо нам! — закричало сразу с десяток голосов. — И золота такого не надо!
Рослый гренадер со злым, веселым лицом метнулся в сторону и через минуту воротился, таща подмышкой облезлую скулящую собаку. Дрожащему псу надели на шею золотой значок и с гиком погнали прочь.
Улицы были запружены народом. К числу участников кортежа прибавлялись все новые лица из числа недовольных Петром. Мелькали рясы духовенства. Одновременно примыкали и те члены екатерининской партии, которые сами были захвачены врасплох переворотом. Наперсница Екатерины, княгиня Дашкова, увидев, что на государыне надета только лента святой Екатерины, сорвала с графа Панина голубую андреевскую ленту, которую женщина не имела права носить, если только она не была императрицей, и надела ее на Екатерину. Та, улыбаясь, отдала Дашковой свою ленту — первый дар благодарной монархини.
В десять часов утра процессия достигла Зимнего дворца. С момента, когда Екатерина, томимая неизвестностью, выехала на пустынную Петергофскую дорогу, прошло только несколько часов.
Гвардейцы расставили караулы у всех входов. На улицах вокруг дворца разместились подошедшие полки петербургского гарнизона: Астраханский, Ингерманландский, Копорский и Невский. Тем временем во дворце приносили присягу всевозможные светские и духовные лица. Все торопились представиться новой государыне, все считали себя в числе участников переворота.
Несмотря на множество окружающих ее людей, Екатерина заметила Шатилова и поманила его к себе.
— Будьте подле меня, подполковник, — сказала она.
— Я только премьер-майор, ваше величество! Почту за честь быть подле вашей особы.
— Вы были премьер-майором, господин подполковник, — ответила она, сделав ударение на слове «были». — Я есть рада, что вы здесь.
Шатилов хотел ответить, но в этот момент подошел Никита Панин, и Екатерина тотчас заговорила с ним.