Дорога на Тмутаракань
Шрифт:
Посад Римова был обнесен невысокой, расползшейся от времени насыпью с редкими гнилыми кольями поверх нее. Ров перед насыпью, когда-то заполненный водой и непроходимый для конницы, высох по случаю летней жары, а ил потрескался и затвердел, превратившись из препятствия в удобную для степняков дорогу.
Кончак решил не медлить и нанес удар с ходу, пустив вперед легковооруженных лучников с зажигательными стрелами-шерширами. Вспыхивающая от пламени факелов пакля, закрепленная у наконечников шерширов, еще сильнее разгоралась в
Но, к недоумению половцев, жители Римова не собирались сдаваться на милость незваных гостей. Так бывает, что слабый и щуплый выходит в бой против могучего великана, чтобы победить и бросить под ноги передового отряда вражеского войска окровавленную голову еще недавно столь грозного соперника. Редко, конечно, бывает. Чаще случается закономерное и ожидаемое – смерть хилого наглеца под дружный гогот не только чужих, но и своих.
Но жизнь наша не что иное, как набор случайностей и нарушений канонов, не так ли, читатель? Если нет, то прости, не смею навязываться в твою компанию, где, наверное, одни везунчики да победители, не такие, как я, грешный.
Через провалы, которыми ощерился редкий частокол, – странное сочетание, но верное, что ж поделать! – по куманам Кончака прыснули стрелы. Римовские лучники били экономно, но тщательно, ссаживая с седел зазевавшихся и потерявших осторожность степняков. На погибших падали зажженные, но так и не выпущенные стрелы, и скоро из высохшего рва потянуло сладким смрадом подгорелого мяса.
– Назад! – закричал кто-то из солтанов, упредив хана.
И половцы, недовольно и рассерженно воя, повернули коней прочь от маленького, но злого города.
– Как назад? – растерялся Абдул Аль-Хазред.
Это противоречило его желаниям и, что куда хуже, – это шло вразрез с приказами его господина. А Старый Бог был хозяином требовательным и беспощадным.
Назвался слугой – выслуживайся, рабом – так работай.
И Аль-Хазред разомкнул узкие губы.
– Йяа Азатот! Тханг ффранг! Шлаамн Хастур инн-раав!
Слова всеми забытого языка лились легко, как впитанные с молоком матери. Отвердевая, они сплетались с ветром и водой, травой и ветвями деревьев. С ними оживали древние боги, и слово становилось богом, а бог напитывался энергией слова.
– Обходи посад! – крикнул Кончак, для наглядности махнув в нужную сторону рукой. – К надвратной башне! У них не может быть много лучников, там безопаснее!
Надвратная башня Римова была низкой и потемневшей от времени и непогоды. Покосившиеся ворота, разумеется, оказались заперты, но видно было, что они готовы раствориться от первого же доброго удара, и не тарана даже – ноги. Городницы – деревянные срубы, заполненные землей, которые простецкие жители Римова искренне считали городскими стенами, проросли во многих местах травой, об обмазке бревен известью либо глиной и речи не было.
Удары наконечников стрел о дерево зачастили, как шаманская колотушка по бубну. Пламя занялось у ворот сразу в нескольких местах, и редкие защитники города не могли залить пожар, страдая от вонючего чада и в не меньшей степени от прицельной стрельбы куманов.
– К воротам! – прогремел голос Кончака.
И сам хан, подавая пример, спешился и побежал к надвратной башне, размахивая палицей. За ним хлынули солтаны и простые воины, кто с булавой, кто с боевым топором, а кто и просто с саблей, совершенно бессмысленной в схватке с деревом. Оставшиеся в седлах участили стрельбу, не столько целясь, сколько заливая защитников города потоком стрел.
Но город пал раньше, чем его ворота.
У городницы по правую сторону от башни на миг сгустился воздух, полыхнул алым, словно в кузнечной кринице, и тяжестью стального молота обрушился на покосившиеся срубы. Бревна, не выдержав удара, раскололись с визгливым хрустом, разметав во все стороны острые обломки и покалеченных защитников. Земля изнутри стен на миг взметнулась кверху грязным персидским ковром, чтобы рухнуть вниз и засыпать жертв катастрофы тонким слоем, явно недостаточным для погребения.
Половецкий лучник с недоумением рассматривал свое оружие. Его напарник, оскалив желтоватые неровные зубы, цветом совпадавшие с редкими усами, робко пробивавшимися над верхней губой, продолжил мысль:
– Один выстрел – и стена рухнула! А ну-ка, давай еще!
– А вот, погляди!
Шершир занялся от факела и полетел по левую сторону от башни. И, словно в насмешку, там вновь сгустился алый воздух, и вторая городница с шумом и пылью повторила судьбу товарки.
– Тэнгри великий!
Напарник лучника больше не смеялся.
В «Семи сокровенных книгах Хсана» Аль-Хазред прочел однажды, какой ценой приходится расплачиваться за помощь древних богов. Телесные муки и посмертное проклятие были в том списке в самом начале, как знак благоволения судьбы. Но араб не боялся. И не потому, что был безумен и не мог оценить происходящее, как нормальный человек. Просто рабу Безымянного бога, восстановленному буквально из собственного пепла, бояться было нечего.
Отсутствие страха усиливает требовательность.
Аль-Хазред не довольствовался тем, что древние боги расчистили ему путь в город, где хранилась главная страница магического «Некрономикона», дарующая власть над главными заклинаниями, записанными кровью по коже, содранной со спины раба-смертника. Араб хотел, чтобы его навели прямо на нынешнего хозяина листка, за которым он охотился много лет.
Чересчур много.
Но боги снова пришли на помощь своему рабу. Что делать, раз на кон ставятся не стертые желтые кругляшки с деформированными расплывчатыми изображениями и надписями. Ставка в игре, затеянной судьбой над богами, была выше. Помнишь, читатель, боги тоже смертны… А как же не хочется умирать тому, кто прикоснулся к вечности!