Дорога на Тмутаракань
Шрифт:
Пропали и жрецы с прислужниками, смешавшись с тьмой святилища.
Но араб не остался наедине со своим господином. Миронег и Кирилл так и не сдвинулись с места, позволив паломникам обойти себя.
– Мы знакомы, – араб не спрашивал, уточнял.
Миронег кивнул.
– Но мы не видели друг друга. И мы служим разным богам, – уверенно сказал араб.
И снова Миронег кивнул.
Араб расхохотался.
– Так еще интереснее! – вскричал он. – Чтобы ты увидел своими глазами, насколько могущественнее мой
Свидетелем этого разговора – когда один говорит, а другой кивает, это тоже разговор, так скажет любой, кто женат, – был мужчина, стоявший на коленях неподалеку от алтаря. На пол его бросил взгляд старшего жреца, искавшего очередную жертву среди пришедших к идолу. Ужас остановил мужчину, когда тмутараканцы бежали прочь из святилища, а темная одежда скрыла его от взглядов других.
– Здесь, – араб взмахнул окровавленным листком, – вся сила мира! Мой господин, впитав магию слов, снова обретет свое могущество, разрушив нынешнее несовершенство. А вы – сдохнете…
Араб хихикнул, подошел ближе к закрепленному на стене факелу и начал читать, прищурив глаза:
– Айи фтагн, уррш них’хатог…
– Не старайся, – заговорил Миронег. – Твой господин никогда не станет живым.
– Отчего же?
Араб прекратил читать.
– В древние времена твоему господину было предсказано, что его не убьет ни живой, ни мертвый, не так ли?.. Взгляни, смуглокожий, что это?
– Череп, – сказал араб. – Только маленький какой-то…
– Череп – он мертвый, не так ли?
– Мертвый.
– Прохладная ночь, вы не находите? – спросил череп, улыбаясь в обе челюсти.
Миронег, державший череп в ладони, замахнулся и бросил его точно в голову древнего идола. Лопнула старая истончившаяся кость, и острые желтые обломки усыпали свернувшуюся на алтаре кровь.
Миронег должен был почувствовать, как иссякает колдовская сила, идущая от идола, но произошло иное. В голове хранильника вспыхнула боль, настолько жестокая, что Миронег невольно опустился на колени перед алтарем, сжав голову руками.
– Предсказание не сбылось! – торжествующе закричал араб. – Мой господин будет править всей Землей!
Но крик, исторгнутый пересохшей глоткой араба, в следующее мгновение стал не победным кличем, но воплем ужаса.
Один из костяных обломков словно ожил, распространяя вокруг себя туманное фиолетовое свечение. Распрямились призрачные крылья, и взору изумленного Миронега предстал покрытый блестящей, словно стальной чешуей дракон. Таких он видел только на фарфоровых чашах из Срединной Империи, так любимых ханом Кончаком.
Дракон рос и темнел, все больше обретая телесность. Раскрылась громадная пасть, усаженная клыками, и с узкого змеиного языка сорвался в направлении идола поток огня.
Но пламя было бессильно против
Дракон как-то по-человечески обиженно вздохнул и пропал.
– Мой господин будет править всей Землей! – повторил Аль-Хазред.
В стране вечного лета, где на возвышенности растет огромный ясень, а на нем висит обезображенный бог, предпочитавший, чтобы его называли Мучеником, наступило время перемен.
Бог с рыжей копной волос и огромным молотом в веснушчатой лапище примеривался к цепям, сковывавшим ноги и тело Мученика. Несколько сильных ударов, и Мученик кулем упал на окровавленную траву, распугав кормившихся на ней многочисленных насекомых.
Мученик открыл единственный глаз, оглядел сгрудившихся вокруг богов и сказал ясным голосом, словно не было вечности страданий:
– Мне открылась вся мудрость, и я стал совершенен! И открою вам частицу познанного, ибо сейчас это важно. Боги ошибаются, иначе мир станет скучен!
– Значит, – спросила побледневшая богиня Фрейя, та самая, которую Миронег называл Хозяйкой, – человек в том далеком южном городе не сможет победить народившееся зло?
– Боги не могут предсказывать, – ухмыльнулся Мученик, – но могут надеяться… и помогать своим любимцам!
Миронег понял, что проиграл, но сдаться не захотел.
Не смог.
Последние годы он только и делал, что боролся за независимость, не желая подчиняться ни князю, ни богу. Оттого ушел от Игоря Святославича, оттого не задержался у куманов Кончака, оттого посмел дразнить Хозяйку.
И склониться перед тварью, у которой не было ни имени, ни тела, Миронег просто не мог.
Хранильник взялся за рукоять меча, хорошо понимая, что так не победить. Странно, но умирать он собирался как воин, хотя и говорил все время, причем вполне искренне, что он не создан для битвы.
Хотел умереть как мужчина.
Гордо.
Меч легко вышел из ножен, рукоять легла в руку, как невеста в объятия жениха.
– Нет! – вскинулся араб с безумными глазами. – Нет!
– Почему? – осведомился Миронег.
Затем с его губ сорвалось несколько слов, причудливых, как время или любовь.
Любовь убивает, так говорил недавно Миронег священнику Кириллу. И слово тоже обладает силой смерти.
Возможно, против оживающего зла знания хранильника слабы, но Абдул Аль-Хазред был только рабом Неведомого бога. Он не успел даже броситься на возникшего из ниоткуда врага, слово остановило его, как каменная стена, и иссушило, как летнее солнце пруд. Араб захрипел, вздрогнул и рассыпался мириадами песчинок, став тем, кем он должен был быть уже несколько лет, – грязным облаком песка и пепла.