Дорога неровная
Шрифт:
— Нет, Виталик, у меня дочь взрослая, незамужняя, скоро домой приедет. В качестве кого ты у нас жить будешь? Как я объясню людям — брат, жених? Извини, дочь позорить не хочу.
— Да ладно, все нормально. Я понимаю, но жаль, конечно. А я жениться опять хочу. Надоело все. Изгомиха опротивела.
— Виталик, — укоризненно покачала головой Павла Федоровна, — как же ты про мать нехорошо говоришь…
— Ай да! — раздраженно отмахнулся Виталий. — Какая она мать? Кукушка — и та лучше. Подкинула яйцо, и птенец не знает, какая его мать стерва. А мы все видим и знаем.
Виталий уходил, а Павла Федоровна
Шуру на вокзале встретили мать и среднего роста парень с красивым лицом. На его лоб спадал вьющийся чуб, глаза — карие, ласковые и доброжелательные. Но улыбка показалась почему-то язвительной, может быть из-за тонких губ. Он был в новом, недавно сшитом костюме, и чувствовал себя в нем явно неуютно.
— Знакомься, Шура: это — Виталик Изгомов, сын Нины Валерьяновны Изгомовой. Помнишь его?
— Виталька? Ты ли? — рассмеялась Шура. — Был такой шкет, а сейчас — парень хоть куда!
Щеки Виталия вспыхнули румянцем: не ожидал, что девчонка, которую он видел на фотографии у Павлы Федоровны, встретит его насмешкой. И обиделся: воображала, подумаешь — имеет образование большее, чем у него. Но это было неправдой. Шура никогда не старалась показать свою образованность, она считала, что средним техническим образованием кичиться не стоит, впрочем, высшим — тоже. Для нее не имело значения то, сколько человек учился — восемь классов или закончил ВУЗ. Главное для нее — душевные качества. Она всегда была верным другом, не способным на предательство, а если и посмеивалась, то всегда беззлобно. Виталий этого не знал и обиделся. Однако помог донести вещи до дома, потом извинился и ушел. Но девушка ему понравилась, хотя Виталий того не показал.
Виталий случайно увидел Шурину фотографию на столе в ее комнате, где Павла Федоровна попросила заменить лампочку в люстре. По бокам стола стояли книжные полки, явно кем-то сработанные, а не купленные в магазине. Виталий поинтересовался, кто делал полки, потому что увидел опытным взглядом огрехи в работе.
— Да Шурочка сама сделала.
Виталий не поверил: чтоб девчонка да столярничала?
— Правда-правда, — горделиво уверила его Павла Федоровна. — Она у меня все умеет делать. И ремонт в квартире сама делает, и шьет, и в электричестве разбирается.
Виталий недоверчиво хмыкнул, дескать, что-то много положительных качеств у девчонки, однако проникся к Шуре симпатией.
Не успели мать с дочерью наговориться, наглядеться друг на друга, как явилась Изгомова. Шуре она не нравилась, но была благодарна ей за то, что Изгомова иногда помогала матери, правда, не бесплатно. Сделав на копейку, плату требовала на рубль. Нет, она не ставила условие: я тебе, ты — мне. Павла Федоровна рассказывала, что Изгомова ночевала у нее почти каждую ночь. Выполнив просьбу, казалось бы, за спасибо, являлась к вечеру, разваливалась на хозяйской кровати прямо в одежде
Павла Федоровна, скрепя сердце, выполняла это требование, но выгнать нахальную бабу не могла: зимой она по-прежнему не выходила на улицу, и, кроме Изгомихи, никто не мог за нее сходить хотя бы в магазин. Это уж позднее стал Виталий помогать.
Изгомова сразу же с порога, как обычно, со смешком спросила:
— Хи-хи… А поесть у вас есть что?
— Садись, Валерьяновна, — пригласила Павла Федоровна, — мы как раз обедаем.
— К обеду и бутылочку надо, а то обед не в радость, — хихикнула опять гостья.
Шура молча отправилась в магазин, купила вина. Ей этого не хотелось, но решила разок из благодарности ублажить Изгомову. Вернувшись, поставила бутылку на стол, извинилась и ушла в свою комнату, сославшись на усталость после дороги. Вскоре покинула дом и гостья. Да и чего зря сидеть, если постель ей не приготовили, а бутылка пуста?
Перед уходом она сделала неожиданное предложение:
— А что, Федоровна, давай поженим твою Шурку да мово Витальку. Я им дом свой отдам, а сама к тебе переберусь. Тебе со мной веселее будет.
Павлу Федоровну передернуло от мысли, что Лягуша — так она звала Изгомову за широкий тонкогубый рот, делавший ее улыбку лягушачьей — будет свекровью ее Шурочки. Но вежливо ответила:
— Дочку я неволить не буду. За кого захочет, за того и замуж пойдет.
— Мам, зачем ты ее привечаешь? — спросила Шура, когда Изгомова ушла. — Такая она противная, злая, по-моему.
— Ты права: и противная, и злая, да ведь за добро добром платить надо. А она мне, хоть и небескорыстно, помогала.
Шуре новая работа понравилась, хотя весь день проходил в хлопотах. С рабочими она поладила сразу, и с директором — тоже. Всех Шура знала, потому что работала в типографии во время практики. А вот с Нетиным отношения никак не ладились. Шура уже не приставала с шутками к парню, обращалась только по делу. Да и как могло быть иначе, если уехала девчонка-практикантка Шура, а вернулась мастер Александра Павловна. Но рабочие заметили сразу же перемену в обличьи Коли. И тут же довели до сведения Шуры свои предположения:
— А Стас-то, наверное, влюбился в вас, Александра Павловна, — сказала, словно невзначай, одна из переплетчиц.
Шура покраснела:
— Откуда вы это взяли?
— А как же… Все ходил с бородой, а тут побрился, вместо валенок стал ботинки носить, да и на работу в костюме ходит, а не в старых джинсах.
Шура смутилась, но на сердце потеплело.
Указания нового мастера Нетин выполнял безукоризненно, стараясь как можно реже попадаться ей на глаза, потому чаще всего Шура общалась с пожилым наладчиком Ван-Ванычем. Он сначала не признавал Шуру как руководительницу, называл ее не иначе, как «мастерица». Случалось, Шура по несколько раз прибегала за ним, прежде, чем он пойдет ремонтировать какую-либо машину. Конечно, Шура могла пожаловаться на него директору, но ей хотелось самой наладить отношения с наладчиком, чтобы он уважал ее и подчинялся не по принуждению начальства. Однажды не выдержала, собрала все свое мужество, отбросила страх — она побаивалась немного Ивана Ивановича — и «железным командирским голосом» спросила: