Дорога обратно
Шрифт:
Она все так же сидела, кутаясь в шаль, глядя куда-то мимо Лукьянова, говорила тихим, сдавленным голосом, иногда смахивала с лица набежавшие слезы. Ей было трудно все это восстанавливать шаг за шагом, он видел.
— Прости, что я заставил тебя все это вспоминать снова, во всех подробностях, — сказал он. — Но все это очень важно, и ты даже сама не знаешь, как помогла мне.
Она перевела на него измученные глаза.
— Да, — подтвердил Лукьянов, — вот теперь мне уже яснее становится все. Скажи, тебе не показался странным внезапный отъезд Андрея и то, что он увез Люду?
Она задумалась.
Сначала показалось. Потом я подумала: наверно, он лучше знает, что делает, ведь он сказал, что в Москве сможет сделать больше, чем здесь. Кроме того — диссертация, он же отдал ей десять лет жизни… -
А сын? То, что сын попал в беду?
Он сказал, что приедет сразу после защиты. Что же касается Люды… Не знаю, — она вздохнула. — Девочка, видимо, была в таком состоянии, что, наверно, лучше всего было увезти ее домой.
Она была в машине, когда все это случилось?
Не знаю. Я видела только, что они вместе уехали.
Это и другие видели, — сказал Лукьянов. — Я спрашивал. И вдруг она исчезает, Андрей срочно увозит ее в Москву. А Дима говорит, что был в машине один.
Да, действительно странно… — Неля тревожно смотрела на Лукьянова. Она что-то напряженно соображала, и лицо ее становилось все более взволнованным. — А не может быть, что Дима не захотел называть ее имя, чтобы не впутывать в эту историю… Оберегал ее? Это похоже на него.
Может быть… — Лукьянов нахмурился. — У тебя есть адрес Люды?
. — Кажется, есть.
— Найди, пожалуйста… И телефон, если имеется.
Она ушла в комнату Димы, долго перебирала там что-то, наконец вышла с записной книжкой в руках.
— Вот: Елисеева Люда.
Он переписал адрес и телефон, заодно записал московский адрес клиники, где работал Андрей.
Ты говорила, что Андрей по телефону сказал тебе: «Это все плоды твоего воспитания». Что это значит? Он что — не занимался воспитанием сына?
— Занимался… между делом. Главное — дело. Институт, клиника, диссертация… Он же человек цели. Поставил себе цель: в тридцать лет — кандидатская степень и машина. К тридцати годам была и степень и машина. Это была программа минимум. Затем — взялся за максимум. В сорок — докторская и дача у моря… Дача, как видишь, есть. Докторская будет на днях… Но чего это стоило! С утра — лекции, днем — консультации, вечером — рукопись. Он же хороший специалист, без дураков, к нему со всех сторон обращаются, казалось бы, одного этого достаточно. Так нет же — лекции не только в институте, еще и в обществе «Знание», консультации не только в своей клинике, но и в платной, и при этом работу пишет… Все успевает, все ему дается… Не давалось только одно… — она замолчала, задумалась. Лукьянов не торопил ее. — Он так и не заметил, как вырос сын, стал личностью — со своими взглядами, принципами… А когда заметил, удивился — откуда? Он забыл, что у меня было много свободного времени, уроки музыки занимали у меня всего пятнадцать-двадцать часов в неделю, все остальное время я проводила с Димой. Мы стали с ним друзьями, он все мне поверял, у него не было от меня тайн, я знала его мечты, мысли, поступки… Мы читали одни и те же книги, ходили вместе в театры, на концерты, я приобщила его к музыке, он полюбил ее. Я старалась, чтобы он вырос честным, добрым… Не знаю, может быть, я что-то не так делала, но всегда была убеждена в одном — подлости он не совершит никогда…
— Андрей не одобрял этого?
— Он иронизировал над нашей дружбой, считал, что все это сантименты. Главное — закалять волю, быть сильным, устремленным, иначе тебя сомнут. Его любимый афоризм — ясная голова, железное сердце, крепкие зубы.
— Ясная голова? Что ж, это совсем неплохо, — сказал Лукьянов.
— Неплохо, — согласилась она. — Меня не устраивало железное сердце. Я хотела, чтобы у Димы было чуткое сердце.
— Ты, кажется, добилась этого.
— Кажется. Но вот этого он мне и простить не может… — она встала, подошла к окну, остановилась там, по-прежнему зябко кутаясь в шаль. — Видимо, он считает, что во всем случившемся виновата излишняя чувствительность Димы… И знаешь, временами мне начинает казаться, что в чем-то он прав…
— В чем же?
Из всей компании только Дима не пил вина. А когда его не хватило, именно он вызвался поехать в магазин. Зачем это нужно было?
Ему просто хотелось прокатиться с девушкой. Разве не бывает?
Возможно. А когда Андрей отругал ого, он расстроился так, что уже ничего не соображал, помчался, куда глаза глядят, и наделал беды.
— Кстати, где находится этот магазин? — спросил Лукьянов.
— Возле санатория «Черноморец», всего в трех километрах по шоссе. Вполне можно было пройтись пешком проветриться. И ничего бы тогда не случилось!..
Она вздрогнула и опять поежилась.
Ты все время мерзнешь, — сказал Лукьянов.
Да, что-то лихорадит немного. Нервы, наверно… А самое главное, о чем я все время думаю, что страшит меня больше всего — не натворит ли Дима чего-то с собой, ведь по его вине погиб человек, отец двоих детей…
Не натворит, успокойся, — сказал Лукьянов. — Он все уже по годам расписал, — сколько лет ему надо будет работать, чтобы вывести в люди детей Полозова.
— Ему? — «- Она обернулась. — Вывести в люди?
— Ну, да. Он же сам все натворил, сам должен их теперь содержать!
Она улыбнулась сквозь слезы.
— Узнаю своего сына. Это при отце-то докторе наук!
— Он еще не доктор.
— Будет. Не сомневайся. — Она сказала это жестко, с горькой усмешкой. — Ты знаешь, мне теперь кажется, что когда все это случилось, больше всего испугало Андрея именно это, — как бы не отразилось на защите, на его программе-максимум. Только в первый момент он забыл обо всем, кинулся вслед за Димой в милицию, хотел поговорить с ним, хотел всю вину взять на себя, мне Грушецкий рассказывал. Он даже заявил, что это не Дима, а он сбил человека, но его слушать не стали. А потом все опять затмила «докторская». Над нами вот уже десять лет царствует это магическое слово — док-тор-ска-я! Только сейчас я начинаю понимать, что все эти годы мы словно под гипнозом жили…
Неля… — Лукьянов встал, подошел к ней, — ты прости, что задаю тебе этот вопрос, но, поверь, для меня это очень важно. А может быть, не только для меня. Я никогда тебя не спрашивал… Скажи, тогда, когда я лежал в больнице, и все это у вас с Андреем получилось, почему вы ушли? Почему не остались? Разве то, что произошло, перечеркнуло нашу дружбу, все, что связывало нас с детства?
Она подняла глаза, и он увидел в них боль.
Она хотела что-то сказать, но голос, видно, не повиновался ей.