Дорога оружия
Шрифт:
Внизу хозяин фермы отыскал взглядом Ористиду:
– Стол накрывай, как полагается. Сейчас оружейников принимать будем.
– С благодарностью? – уточнила та.
– С большой. Сама ж видишь, как они подъехали, очень даже удачно поспели.
– Это ты их, дядька Мажуга, удачно завлек, – не преминула вставить Йоля. – Они поди не знали, что у нас заваруха готовится, а ты вчерась нарочно переговорщика накрутил, чтобы этот Асташка нас стращать аккурат нынче заявился.
– Как есть заноза. – Игнаш глянул на Ористиду: – Видала? А вот
– Какое еще «нас»?
– Что Асташка нас стращать будет. Не меня, а нас. Правильно сечешь.
– Это я случайно. Само вырвалось. А вообще я все равно сбегу.
Ористида фыркнула и пошла готовиться к встрече гостей. Тем временем колонна харьковчан подкатила к подножию холма, каратели стали разбивать лагерь, головная машина поползла к воротам. Гостей уже ждали, ворота распахнулись, едва бронированная громадина взобралась на холм. Чудище фыркнуло напоследок выхлопом и замерло, уставившись толстым орудийным стволом в окно второго этажа.
Мажуга остановился напротив кабины, Йоля держалась у него за спиной и разглядывала броневик. Передок вроде обычный, разве что клепаной броней обшит, кузов длинный, с высокими бортами, в бортах узкие прорези. Позади кабины приподнята орудийная площадка, также прикрытая листовой броней.
– Восемьдесят восемь миллиметров, – со знанием дела оценила Йоля. – Я такие видала уже.
Дверца кабины распахнулась, на землю тяжело спрыгнул Самоха. Встал, покачиваясь, огляделся. Следом выбрался Курчан.
– Ну, с прибытием, что ли, Самоха, – поздоровался Игнаш. – И ты, парень, тоже в походе нынче?
– Тусклого солнца, хозяин, – буркнул толстяк. – Не дают мне, видишь, спокойно сидеть. Раз, говорят, ты в деле увяз, ты его и распутывай. Ну и Курчана тоже отправили – командиром колонны. Пусть проявит себя молодой по воинской, то есть, части.
Молодой пушкарь кивнул. Непонятно было, рад он такому назначению или нет. Вообще-то, этих двоих цех в поход снарядил, чтобы некого было призренцам расспрашивать насчет убийства.
Взгляд Самохи скользнул по дому, по добротным постройкам во дворе, остановился на Йоле.
– А ты неплохо тут устроился, Игнаш, есть за что с Астахом спорить. Только что ж ты меня подводишь-то? Что ж не сказал, что ты за прокладку трубы плату требуешь? Вот токо щас переговорщик евоный мне объяснил.
– А ты меня и не спрашивал. Слушай, гость дорогой, что ж так на дворе стоять? Идем в дом, за столом всё и обсудим. Идем, Курчан. Моя хозяйка на стол уж собирает.
Самоха махнул рукой:
– И то верно. Что ж, веди к столу, красавица. – Это он к Йоле обращался.
– Да ты не узнал ее, что ли, Самоха? – Ржавый ухмыльнулся – Двух дней не прошло, как самолично в шкафу запирал, и уже забыть успел. Оно и понятно, что поныне не женился – нет у тебя подхода к бабам, равнодушный ты к ним.
Управленец
– Вот эта, что ли?! Что ж ты с ней сделал, Игнаш, а?
– Дык из Харькова увез, что. У вас там темно, а красоте солнышко требуется.
Йоля хмуро поглядела на приезжих и отступила Мажуге за спину – вот еще, смеются над ней! На себя бы поглядели сперва. Хотя удивление Самохи казалось настоящим. Чего ж с ней за один-то денечек сталось, что не узнают пушкари?
На крыльцо вышла Ористида. Услышала конец разговора и не преминула свое слово вставить:
– Помыли мы ее и в чистое одели, дык расцвела девка. Мажуга, не держи гостей на дворе, к столу веди. Бабы вмиг всё спроворят, а уж водку я из погреба сама принесла.
Йоля хотела укрыться куда-нибудь, спрятаться от всех, но Мажуга не позволил – повел с гостями за стол. Прошли темным коридором, оказались в светлой горнице. Так эту комнату Ористида назвала, Йоля слова «горница» и не слыхала прежде. Вдоль горницы стоял длинный стол, скатерть белая, посреди – бутыль, вокруг миски, ложки. Расположились по одну сторону пушкари, по другую – Мажуга с Йолей. Ористида за стол не села, пошла распоряжаться. То и дело подходили Мажугины работницы, вносили миски с разносолами. Хозяин тут же откупорил бутылку:
– Ну, гости дорогие…
– Нет, ты постой наливать! – запротестовал Самоха. – Ты мне сперва скажи, почто меня дураком выставил? Я Астахову переговорщику: чего, говорю, на Мажугу насели? Он же добром согласен был уладить! Что вы, говорю, мутафагово отродье!.. А он…
Игнаш будто не слышал – налил водки в стаканы, поднял свой:
– Давай, Самоха, не отставай. И ты, парень, тоже. Завтра с утра в поход выступим, до той поры нужно будет протрезветь. Раньше хмель придет, раньше и выветрится.
Самоха, ворча и отдуваясь, взял стакан. Йоле Игнаш наливать не стал.
– Тебе водки не пить, тоже правило. Поешь. – Потом шепнул украдкой: – Сиди, слушай, запоминай.
Расчет Ржавого оказался верным – едва отведав хмельного, Самоха подобрел и больше не напирал, скорей жаловался:
– Ну скажи, ведь нехорошо с Астахом вышло? Ну скажи! Он наш большой покупатель, трубы под его заказ крупными партиями катаем, а тут я его шуганул, как сопляка шкодливого. Ты ж с него кучу золота требуешь, а мне что говорил?
– То и говорил, что я не против трубы. А золото – что? Думаешь, великий навар мне с этой сделки? А нет. Деньги пойдут на охрану. Два сендера с пулеметами, бойцам платить, чтобы объезжали округу… Давай-ка стакан. Во-от… Думаешь, что у меня начнется, когда Астах трубу протянет? Беспокойство и непорядок. Мне ж придется охрану держать наготове, вот на то и золото. Сендеры и пулеметы опять же в Харькове покупать буду – цехам прибыль. Нет, Самоха, это не мне, а цехам прибыль, а мне – беспокойство и разорение. Ну что, за успех похода?