Дорога скорби
Шрифт:
Она провела меня за тронное возвышение, вокруг белого экрана. За ними оказались хоры, совершенно не переделанные, и алтарный стол, покрытый скатертью, которая заставила меня остановиться. Она была царственного лазурного цвета, со сверкающим золотом узором в греческом стиле, который был выткан по кромке. На столе, вместо алтарных принадлежностей, стояла старинная прялка, достойная Спящей Красавицы.
– Сюда, – велела Патриция Хаксфорд и, проведя меня за хоры, резко свернула в узкую дверь, которая отделяла то, что когда-то было ризницей,
– Моя кровать стоит в южном трансепте, – сказала мне Патриция, – а ткацкий станок в северном. Вы можете подумать, что мы будем пить китайский чай с лимоном из серебряных чашек, но на самом деле у меня на такое нет времени, так что чай в пакетиках и кружки – на той полке.
Я налил воды в электрический чайник и включил его, а она тем временем прохаживалась вокруг, разглядывая чудесные переливы цвета на своем платье.
– Из чего оно сделано? – спросил я, крайне заинтригованный.
– А вы как думаете?
– Ну... оно выглядит... как золотое.
Она рассмеялась.
– Правильно. Золотая и серебряная нить и шелк.
Я неловко наполнил кружки.
– Молоко? – предложила она.
– Нет, спасибо.
– Ну и хорошо. Эта толпа почти все выпила. – Она одарила меня сияющей улыбкой, взяла свою кружку, вернулась на трон и аккуратно опустилась в огромное красное бархатное кресло. Платье скульптурными складками окутало ее стройные бедра.
– Это фотографы из журнала, который будет посвящен фестивалю искусств, его организуют в Чичестере на следующее лето.
Я стоял перед ней как средневековый паж – причем стоял главным образом потому, что поблизости не оказалось другого кресла.
– Я полагаю, – сказала она, – вы считаете меня безумно эксцентричной?
– Не безумно.
Она счастливо улыбнулась.
– Обычно я ношу джинсы и старый халат. – Она отпила чай из кружки.
– Обычно я работаю. Сегодня было представление.
– И великолепное.
Она кивнула.
– Сейчас никто не делает одежду из золота.
– Поле Золотых Одежд! – воскликнул я.
– Верно. А что вы об этом знаете?
– Только эту фразу.
– На этом поле в Гиени, во Франции, в июне 1520 года встретились Генрих VII Английский и Франциск I Французский. Они собирались заключить мир между Англией и Францией, но они ненавидели друг друга и пытались превзойти в пышности. Поэтому все их придворные были в одежде, вытканной золотом, а короли поднесли друг другу дары, какие в наше время вы нигде не увидите. И я подумала, что будет вполне уместно соткать ткань для фестиваля из золота... и так и сделала. Это платье весит целую тонну, могу вам признаться. Сегодня я единственный раз его надела и не могу вынести то, что его придется снять.
– Оно поразительно, – сказал я.
– В 1476 году герцог Бургундский бросил сто шестьдесят золотых одеяний, когда бежал с поля битвы со шведами. Чтобы сделать одежду из золота, прядут вместе нить
Я сожгла их и собрала расплавленное золото.
– Прекрасно.
– Знаете что? – сказала она. – Вы единственный человек, который видел мое платье и не спросил, сколько оно стоит.
– Но я об этом думал.
– А я этого не говорю. Давайте ваш лоскут.
Я взял ее пустую кружку и ухватил левой рукой, а правой протянул ей тряпку, которую она у меня взяла, и я заметил, что она пристально смотрит на мою левую руку.
Она встретила мой взгляд.
– Это?..
– Стоит своего веса в золоте, – легкомысленно сказал я.
– Да.
Я отнес кружки обратно на кухню и вернулся. Она стояла, ощупывая лоскут пальцами.
– Один декоратор сказал мне, что это может быть современной копией портьер, сделанных в 1760 году... м-м... я думаю, Филиппом де Ласалем.
– Хитро. Да, это верно. Когда-то я соткала их довольно много. – Она помолчала, затем отрывисто сказала:
– Пойдемте.
И снова спустилась вниз. На этот раз она провела меня через дверь в другой части белой стены, и мы оказались в северном трансепте, в ее рабочей комнате. Там стояли три ткацких станка разной конструкции, на всех была незаконченная работа. Тут же был деловой отсек с картотекой и кучей офисных принадлежностей и другой отсек, отведенный для измерения и упаковки.
– Я делаю ткань, которую больше нигде нельзя купить, – сказал Патриция. – В большинстве своем она идет на Ближний Восток.
Она подошла к самому большому станку, который был выше ее раза в два.
– Это жаккардовый станок, – пояснила она. – Вашу ткань я делала на нем.
– Мне сказали, что это была лампасная ткань. Что это такое?
Она кивнула.
– Лампасная ткань – это ткань сложного переплетения, с дополнительной основой и утком, поэтому узор другого цвета виден только на лицевой поверхности ткани и скрыт с изнанки. – Она показала мне, как узор из лиан и листьев мерцает на одной стороне и едва заметен на другой. – Это очень долго. Сейчас почти никто за пределами Ближнего Востока не думает, что красота стоит денег, но раньше я ткала много подобной материи для замков и старых домов Англии. Я делаю ее только на заказ.
– А вы не знаете, для кого была сделана эта ткань? – спросил я нейтральным тоном.
– Мой дорогой, я не помню. Но в записях, наверное, есть. Зачем вам это? Это важно?
– Я не знаю, важно ли это. Мне дали этот лоскут и попросили выяснить его происхождение.
Она пожала плечами.
– Ну тогда давайте посмотрим. Мне могут заказать еще.
Она открыла дверку, за которой стояли ряды папок, и пробежала пальцами по ярлыкам на корешках, пока не нашла нужный. Она взяла папку с полки и положила на стол.