Дорога в 1000 ли
Шрифт:
Подкравшись к Еленкиной двери, Черных обнаружил, что она вроде бы и не заперта и даже наоборот – лишь притворена. Он вдруг ощутил, как забилось сердце – часто-часто и, кажется, прямо в рёбра.
Протянул осторожно руку и прикоснулся к филёнке – дверь легко отошла в сторону, как будто только и ждала его прикосновения; открылось зыбкое пространство девичьей спаленки, отражённый от пола свет проник в него, но лишь обозначил контуры предметов – кровати, столика со стулом, невысокого комодика… Окно, выходящее в сторону собора, было открыто – оттуда чувствовалось свежее дыхание июльской ночи, слабые остатки вечерней зари закрашивали чуть розоватым его прямоугольник.
Сдерживая дыхание, Павел шагнул внутрь; он успел заметить, как с постели вихрем взметнулось что-то светлое, шею обвили обнажённые сильные руки, его запёкшиеся губы встретились с мягкими девичьими, и всё вокруг перестало существовать.
36
В ночь с 19 на 20 июля в районе Верхне-Благовещенского русские войска под командованием генерал-лейтенанта Грибского начали форсировать Амур.
За две недели до этого события генерал-губернатор Гродеков приказал сформировать три воинских соединения для восстановления судоходства и зачистки берегов от ихэтуаней и поддерживавших повстанцев китайских войск.
Из Хабаровска вверх по Амуру вышла группа войск под командованием полковника Сервианова, из Сретенска – вниз по Шилке – два эшелона второго отряда: первый во главе с генерал-майором Александровым, второй возглавил генерал-майор Суботич. Третий – мобильную конную группу – заканчивал формировать генерал-майор Ренненкампф.
Все они после восстановления порядка на реке становились под начало Грибского.
Городское и крестьянское ополчения распускались с благодарностью от военного губернатора Амурской области.
Часть отряда Сервианова была оставлена за Зеей под командованием полковника Фотенгауэра, которому Грибский подчинил все зазейские силы. Его задачей было обстреливать Айгун, создавая впечатление, что русские намерены высадиться именно здесь, а когда произойдёт настоящее форсирование Амура и завяжется сражение у Сахаляна, перебросить свои части на правый берег и перерезать дорогу Айгун – Цицикар.
18 июля Сервианов с основной частью отряда прибыл в Благовещенск. Накануне ночью 60 казаков-добровольцев во главе с капитаном Генерального штаба Запольским совершили вылазку с целью рекогносцировки и поиска дорог для движения войск. Отряд захватил 2 орудия, убил около 20 китайцев и, главное, нашёл удобный путь, напротив посёлка Верхне-Благовещенского. Это определило место форсирования. Войсковым группам из Сретенки последовало указание не заходить в город, а сосредоточиваться вблизи предполагаемой переправы.
Первоначально высадка планировалась на 21–22 июля. Но генерал Грибский учёл, что китайцам дата может стать известной, и воспользовался тем, что группа Сервианова явилась на сутки раньше ожидаемого. Штаб сводного Благовещенского отряда подготовил подробный приказ, в котором всем частям, как боевым, так и вспомогательным, предписывались конкретные действия в определённых условиях.
Для пущего отвлечения внимания китайцев от столь масштабной переброски войск от Зеи вверх по Амуру один за другим были пущены пароходы «Михаил», «Гражданин», а затем «Сунгари» и «Селенга». С китайского берега на них обрушился шквал артиллерийского и ружейного огня. Пароходы и благовещенские ложементы отвечали. Завязалась продолжительная дуэль, под прикрытием которой русские войска благополучно переправились на правый берег.
Когда противник заметил появление на своём берегу крупного скопления русских, началась паника. К переправе была брошена колонна солдат с пушками, но её рассеяла батарея из Благовещенска. Лишь одно орудие успело обстрелять наступавшие части, да ещё китайская конница и пехота попытались атаковать с фланга. Конницу перехватила 3-я сотня Амурского казачьего полка, обратив китайцев в беспорядочное бегство. После этого началось общее наступление переправившихся войск.
К полудню 21 июля русские части вошли в опустевший Сахалян и зажгли его.
Первая фаза задуманного штабом Грибского плана была выполнена. Далее открывался путь на Айгун.
Стоило Сахаляну заполыхать, как Благовещенск преобразился. Толпы народа высыпали на берег любоваться огромным пожаром на том берегу. В городском саду собрался духовой оркестр. Открылись магазины и палатки с напитками и закусками. Всюду слышен был смех, весёлые крики и даже нестройное хоровое пение. Городская дума направила депутацию к военному губернатору с выражением признательности за освобождение от «жёлтой опасности», но Константина Николаевича в городе не было – он находился с войсками в Сахаляне.
В доме Саяпиных царила суматоха: Татьяна Михайловна с дочкой и внучкой стряпали праздничный обед. Дед Кузьма ушёл на берег. Хотел взять с собой Чаншуня, но, поразмыслив, от этой затеи отказался: негоже китайскому мальчишке показываться в такое время на глаза русской публике. Обидеть могут, а паренёк и так натерпелся.
Была задумка у сотника Саяпина заглянуть к генералу, поздравить с победой, однако дежурный офицер сообщил по секрету, что хозяин на переправе встречает отряд генерал-майора Ренненкампфа, и вообще рано что-либо праздновать: на пути к Айгуну возле деревни Колушани сконцентрированы большие силы китайцев, там хорошие укрепления, и бой предстоит жестокий.
– Знаете, Кузьма Потапович, – разговорился офицер; он скучал и рад был развлечься, – генерал решил задействовать всех, кто проявил себя во время обороны. Он даже поручику Колонтаевскому… есть такой у сибирских стрелков… разрешил вновь собрать городской добровольческий отряд, чтобы был как бы личный резерв командующего…
Дед слушал вполуха, а потом и вовсе попрощался, поспешил домой, где его ждал, как он резонно предполагал, большой пирог с белыми грибами.
Стол уже был накрыт. Собрались все, кроме Чаншуня, который остался в доме бабушки Тани. Посланная за ним Еленка вернулась ни с чем.
– И – пущай! – сказал дед. – Для него, и верно, какой праздник?
– Для нас – тож, – откликнулась Татьяна Михайловна. – Как вспомню крестницу Евсевию… – Она перекрестилась на красный угол, где на полочке стояла икона Казанской Божьей матери в окружении икон поменьше и висела лампадка.
Следом за ней перекрестились остальные.
– Помянем друзей наших Ванов, – сказал Кузьма, поднимая чарку с настойкой. – Сюймина с Фанфанушкой и детей их, Цзинь и Сяосуна…
– И правнучку нерождённую, – добавила Татьяна. – Или правнука.