Дорога в 1000 ли
Шрифт:
– Тебе в спину стрельнул китаец, которого ты пожалел.
– Он был похож на Сяосуна, – прошептал Иван.
– На кого?! – удивился отец.
– На брата Цзинь. Невесты моей.
– Цзинька – твоя невеста?! – изумился Фёдор. – Да ты никак рехнулся, парень! Китайчонка – невеста!
– Мы поженимся, когда я вернусь, – прошептал Иван и отвернулся, показывая, что обсуждать этот вопрос не намерен.
Настя вдруг всхлипнула и бросилась из палаты, опрокинув табуретку.
Фёдор посмотрел ей вслед и покачал головой:
– А с Настей чё будет?
– У Насти нет никого, китайцы
– Да знаю я, что хорошая, – с досадой сказал Фёдор. – Тебя, беспамятного, она и обихаживала, кровью своей поделилась.
– Как это – кровью поделилась?
– А вот так! Из тебя много вытекло, она дала свою. Токо какая ж она будет сестра? С тебя вона глаз не сводит.
– Это пройдёт. Она ж девчонка ещё, как Еленка.
Помолчали. Иван лежал, закрыв глаза, – отдыхал, а может быть, задремал. Отец смотрел на его похудевшее лицо, обрамлённое рыжим пушком бороды, тихо радовался, что сын остался жив после страшной раны: пуля из китайского пистолета прошила его насквозь, едва не задев сердце и разорвав лёгкие, и вышла в правой подмышке, повредив плечевую кость. Повезло, что в Сунгари нашёлся хирург, который сделал операцию, но Иван потерял много крови, это поставило его на грань жизни и смерти, и хирург предложил переливание.
– Это чё за хреновина? – не на шутку испугался Фёдор.
– Мой учитель Карл Ландштейнер открыл, что кровь у людей не одинакова, и определил три группы крови. Если группы совпадают, кровь можно переливать от одного человека другому.
– Так бери мою. У меня крови много!
– Мою возьмите! – воскликнула Настя, слышавшая разговор. – Моя-то моложе!
– Я проверю по группе и тогда решу.
Доктор взял понемногу крови у Фёдора и Насти в пробирки и ушёл в лабораторию, как проверял – неизвестно, но объявил, что подходят обе.
– Ладно, – сказал Фёдор, – бери Настину. Она, и верно, моложе, а значит, сильнее.
– Теперь вы брат и сестра по крови, – пошутил доктор после переливания, а Настя вдруг заплакала.
– Ты чего, девочка, всё ведь хорошо, – начал он утешать. – Это ведь просто так говорится.
И Настя утешилась. Вытерла слёзы и принялась ухаживать за раненым.
Да уж, сестра, думал Фёдор, но в глубине души затеплилась надежда, что Иван забудет свою китаянку и полюбит эту славную девчушку. Ладно, увезут они её к себе, а там видно будет.
Хотел Фёдор рассказать сыну, как отбили ещё две атаки мятежников и солдат, как амурские казаки гнали их аж десяток вёрст, никого не оставляя в живых, мстя, конечно, и за рану Ивана; как расстреливал Василий Вагранов осаждающих из пушек, захваченных у них же; как по Сунгари пришла войсковая флотилия генерала Сахарова, уничтожившая по берегам реки боксёрские скопления и снявшая блокаду города; как хоронили погибших казаков в братской могиле на Старом железнодорожном кладбище…
Хотел, да не рассказал. Понял, что сыну сейчас не до победных реляций и печали по товарищам: гложет его тоска по китайской девчонке, так гложет, что на русскую, которой только руку протянуть, он и смотреть
Скоро домой, думал Фёдор, там всё и узнаем.
34
Константин Николаевич Грибский был занят важным делом: составлял текст приказа о подвиге экипажа парохода «Сунгари», доставившего в Благовещенск артиллерийские снаряды и патроны. С боезапасами в городе дело было… сказать помягче не получится… скверное было дело! Два дня как кончились снаряды и замолчали пушки, прежде отвечавшие на каждый выстрел с того берега, причём отвечавшие куда лучше, потому что каждое ядро что-то рушило и поджигало, каждая граната взрывалась точно над вражескими ложементами, заставляя сидящих в них бросаться врассыпную.
Но всё-таки много было их, маньчжур и китайцев, слишком много, чтобы не бояться. Неслучайно совсем недавно, буквально те же два дня назад, в городе, который постепенно освоился с обстрелами, скоординировал с ними свою жизнь, внезапно забушевала паника. Некий Косицын бегал по Зейской улице и кричал, что маньчжуры высадились в районе Астрахановки, северном пригороде Благовещенска, и вот-вот начнут штурм города. Другие подхватили, но наоборот, мол, они форсировали Амур выше Верхне-Благовещенского. Третьи – о приближении маньчжур к перевозу через Зею. Естественно, народ забегал, принимая на веру любые слухи. Десанты, понятное дело, не подтвердились, а за Зею немедленно был отправлен казачий отряд полковника Печёнкина на помощь бывшему там отряду подполковника Гинейко. Маньчжуры, действительно приближавшиеся к перевозу, были разгромлены, около тысячи убиты, но горожане не успокоились, пока не выкопали на берегу Зеи ложементы и не привезли туда пушки. Успокоению способствовало и объявление в городе военного положения.
С другой стороны, благовещенцы всё-таки молодцы: записавшиеся в добровольную дружину постоянно дежурят в ложементах и даже те, кто не записался, выходят вечерами с ружьями на берег и всю ночь сидят, глядя в зыбкую, по-июльски рассеянную темноту. Или те же работники городской управы. У них китайские пули вышибают стёкла, а они уже не обращают внимания: некогда, дел полно. Особенно отличились почтово-телеграфные работники. Контора у них на взгорке, двухэтажная, китайцам наверняка хорошо известная, стреляют они по ней каждый день, да, видно, плохо обучены артиллеристы – попасть никак не могут, однако беспокойства служащим порядком доставляют. Но тем не менее служба действует бесперебойно. Благо китайцы во время своих зазейских вылазок ни разу не попытались уничтожить телеграфную линию. Правда, её патрулировала крестьянская добровольная дружина, которая сожгла в Маньчжурском клину все деревни аборигенов и поубивала их жителей, но если бы китайские солдаты догадались разрушить телеграфную связь, то от дружины бы пух и перья полетели. Зато с какой радостью всеми была воспринята телеграмма от высочайшего имени с благодарностью чинам почтово-телеграфного ведомства за их работу!