Дорога в Диснейленд
Шрифт:
– А хочешь, не будем, а? – его брат тоже наклонился над испуганной девушкой, облизнул губы. Было видно, что это предложение далось ему с трудом и явно было полной неожиданностью для старшего, потому что тот только выругался грязно. Но не стал останавливать. – Сейчас кого другого попросим?
Том в это время неосознанно поглаживал промежность девушки, мягкими аккуратными движениями, рождая в ее расслабившемся после алкоголя теле неожиданно сладкий отклик.
Лиса, невольно подрагивая и тяжело дыша, закрыла глаза. И представила
Пусть уж лучше хантеры. Пусть так. Только не этот скот. Не это животное.
Может, братья будут нежнее? Они же не торопятся. И даже спрашивают.
В их мире, где женщина – давно просто товар, это очень странное поведение. И особенно странное для хантеров, привыкших брать без разговоров.
Может, раз так осторожничают, то пожалеют?
– Нет, – она посмотрела в упор на Тома, перевела взгляд на Ченни, – хочу вас.
Том, переглянувшись с братом, и, не скрывая довольного блеска глаз, прошелся еще раз по нежной плоти, пробуждая невольную дрожь, откинулся на руках, оглядывая их собственность на сутки, наклонился опять, целуя шею, ключицы, спускаясь к груди, заводясь еще сильнее и понимая, что, пожалуй, эти ритуальные танцы надо заканчивать. А то как бы не облажаться. Ченни потом ржать будет до икоты.
Девочка была настолько нежной и податливой, настолько шикарным и неожиданным для них, двух матерых дегенератов, подарком, что сил уже не оставалось. Потом они еще потанцуют. Потом. Попозже. А сейчас…
– Бл*, никакого терпения нет, ты уж прости, крошка, – пробормотал он, еще шире разводя ее ноги и плюя себе на руку, распределяя слюну по члену и по промежности девушки. – Потерпи чуть-чуть…
Он посмотрел на Ченни, тот понятливо прикрыл Лисе рот рукой, другой прижимая ее запястья над головой и одновременно жадно прихватывая губами напряженный острый сосок.
Лиса даже не осознала сначала, что это была боль.
Она не боялась боли, в последнее время, после смерти Ненни, даже привыкла к побоям, к тому, как разрывается голова от ударов, как жаром остро обжигает внутренности, когда кулак врезается в живот.
Но она никогда не думала, что может быть так больно.
Так, что сначала это даже не воспринялось, как боль. Это было нечто совершенно запредельное, дикое и непонятное.
Она не закричала, когда Том вошел в нее, разом, во всю длину, не жалея.
Она просто неосознанно сильно сдавила зубами ладонь Ченни, так, что прокусила кожу до крови, и выгнулась, насколько это было возможно под тяжелым жестким телом.
И закрыла глаза. Совершенно сухие. Организм не смог отреагировать на такое привычной реакцией.
Лиса не особо осознавала происходящее, спасибо самогону, значительно облегчившему восприятие.
Она, словно во сне, в тяжелом, жутком дурмане, ощущала тяжелые, грубые толчки, жесткий член, двигающийся внутри нее размеренно и сильно, чужие руки на
Всего этого было слишком много, чудовищно много, с избытком!
Все это не вмещалось в ее голове, никак не осознавалось.
Только чувствовалось.
Наконец-то пришла боль, такая, какая она должна быть, когда в тебя вторгаются грубо и безжалостно, когда мучают чужими прикосновениями.
Пришли запахи.
Свои – пота, жара, боли. Чужие – терпкие, мужские, смешивающиеся друг с другом и с ней, пряно-возбужденные, острые, забивающие ноздри, мешающие нормально вздохнуть, еще сильнее, еще жестче дурманящие и без того безумную голову.
Пришел вкус.
Соленая кровь из прокушенной руки, стекающая ей на подбородок. Сладкий почему-то, отдающийся дополнительным жаром внутри вкус губ Ченни, спиртовой, обволакивающий – Тома.
Лиса открыла глаза и увидела свои ноги, беспомощно подрагивающие на плечах Тома, отстраненно удивилась тому, насколько ее ступни хрупкие и тонкие по сравнению с его массивными плечами. По сравнению с запястьями Ченни, который как раз прижался к ее пальчикам на ногах губами, облизывая каждый по очереди, оглаживая ладонью лодыжку, стараясь расслабить, снять напряжение.
Он поймал ее взгляд и замер, словно гипнотизируя.
Лиса почувствовала, как что-то черное, липкое ползет из его глаз, забирается прямо ей в голову, отключает боль и ужас, бьющиеся в мозгу, и в то же время не мешает воспринимать происходящее.
Она внезапно ощутила грубые толчки уже не как жестокие, болезненные, а как наполняющие, раз за разом, все глубже, все сильнее, достающие до какой-то точки внутри нее, дарящие жаркое, острое, неизведанное ощущение чего-то грядущего. Какого-то невероятного по силе взрыва.
Того, что поглотит ее, раздавит, сметет.
Она начала неосознанно двигаться, пытаясь приблизить это. Боясь того, что произойдет и желая этого.
Но Том внезапно что-то сказал на непонятном языке, хрипло застонал, двигаясь еще сильнее, и замер, содрогнувшись всем телом, уткнувшись губами в шею Лисы.
Девушка, даже не понимая, что все уже кончилось, попыталась двигаться еще, чтоб все-таки достичь, заполучить что-то, названия чему она не знала, но, как оказалось, без помощи мужчины это было невозможно.
Жар и предвкушение отступали, давая место боли, и Лиса застонала от безысходности. Ей не удалось поймать это, получить это!
Она сжала пальчики на каменных плечах придавившего ее Тома и со слезами укусила его, испробовав и его кровь на вкус.
Тот вздрогнул, приподнялся, машинально схватившись за место укуса, недоверчиво посмотрел на девушку.
– А ты кошка дикая, да? Ничего, сейчас мы тебя укротим.
Он откатился в сторону, грубые ладони его брата подхватили Лису за талию, прижали спиной к жаркому телу.