Дорога в две тысячи ли
Шрифт:
– Вы ничего не поняли, небесная дева. Даже не знаю, как вам объяснить подоходчивее.
Легкий ветерок качнул ветки и по лицу генерала тут же заплясали жутоватые резные тени.
– А вы попробуйте.
– Хорошо, – кивнул он, едва переведя дух, словно после долгого бега. – Я постараюсь. В моем мире, здесь на земле, я - из Чу, а они, - он махнул рукой куда-то в сторону, - из Цинь, ань, Вэй или Чжао,и мы никакие не братья. Мы - разные, мы можем быть союзниками, а можем и – врагами. И так будет всегда, слышите меня?
Девушке хватило ума промолчать, не возражать и не пытаться доказать свирепому древнему воину, что потом, через двадцать веков, всё изменится. Даже еще раньше. Веков, эдак, через пять-шесть.
– И когда Цинь покорила Чу, - продолжал Сян Юн, – мы стали не одним
– Вполне, – прошептала Таня.
Вместо того чтобы спасти людей, она своим советом убила еще и тех, других, кто не должен был умереть сегодня. Может быть, потом – да, но не сегодня, не так и не здесь. Что же тут непонятного?
– Тогда, - Сян Юн тяжело вздохнул и внезапно прижал девушку к свое груди. Из этих стальных рук не вырваться было нипочем. А горячие сухие губы шептали и шептали прямо в ухо: - Тогда не нуно больше пророчеств, Тьян Ню. Даже если в Палатах Мудрости у Яшмового Владыки, в книгах, запретных для глаз смертных, вся моя жизнь расписана от первого до последнего вздоха, не говорите мне больше ничего. Достаточно того, что вы уже сказали.
– Я не...
– Неважно. Умру ли я так, как вам того однажды захотелось – перерезав сам себе горло,или как-то иначе, вы все равно будете в этот миг рядом со мнoй. Я не отпущу вас на Небеса, не надейтесь, Тьян Ню. Так и знайте.
Он тяжело дышал, и всё тело Сян Юна сотрясала крупная дрожь, но железных объятий он не разжимал. А Таня и не пыталась вырваться. И потому, что не хотела, и потому, что чувствовала – чем дольше её голова покоится на его груди,тем скорее бешеный le g'en'eral придет в себя, а его ярость отхлынет как отливная волна. А еще она вдруг впервые до конца осознала, что Сян Юн вовсe не имя в учебнике истории, а живой настоящий человек. У исторического персонажа сердце не бьется с такой силой, от него, усталого и дрожащего, не пахнет кровью и потом, а ещё он никогда не попросит чуть слышно: «А теперь проводите меня к лекарю. Кажется, у меня сломаны ребра».
Люси, Лю Дзы и соратники
Небесная лиса сидела на поперечной балке сторожевой вышки лагеря Пэй-гуна, меланхолично жевала полоску вяленого мяса и болтала ногами. Дозорные, ещё непривычные к причудам госпожи хулидзын,то есть, простите – Нашей Небесной Госпожи, периодически нервно косились на оседлавшую этот неподобающий насест девушку, но копья уже со страху не роняли и икали только изредка. Притерпелись. Ни одна нормальная женщина не забралась бы так высоко и уж тем паче не сумела бы удержаться на столь ненадежной опоре, не говоря уж о прямо-таки вопиющей непристойности этакого поведения – тут не поспоришь. С другой стороны, выкрутасы, замашки и выходки хулидзын были дополнительным свидетельством ее небесного происхождения. И если уж Пэй-гун позволяет своей женщине носить мужскую одежду, присутствовать и даже говорить на военных советах и карабкаться на дозорные вышки, простым ли солдатам это осуждать?
Да они и не осуждали, в общем-то. Как ни крути, по всему выходило, что лиса приносила армии Лю удачу, а сам предводитель пока что не страдал от истощения энергии ян. Хоть сподвижники Пэй-гуна немало тому и удивлялись. Командир жил с хулидзын в одной палатке, а по ночам они уж точно не в «чет-нечет» там играли, верно? Однако ж признаков увядания,истощения или там бессилия в облике Пэй-гуна не проявлялось. Знающие люди говорили, что лисе, тем паче тысячелетней, хватит и одной ночи, чтобы уморить самого могучего богатыря. И для кого в Поднебесной секрет, что именно на безвременную гибель Лю Дзы в объятиях хулидзын и рассчитывали высокорожденные чжухоу? Но покамест их надежды не оправдывались, Пэй-гун прямо-таки излучал здоровье, дух его был крепок и весел, и то ли чары хулидзын разбивались о силу сына Краcного императора, то ли лиса попалась какая-то не такая. Впрочем, мудрецы (а таковых в стане Пэй-гуна развелось
На самом деле у верхолазных экзерсисов Люси имелась весьма веская причина. Отсюда, с возвышавшейся над лагерем деревянной башенки, вид открывался потрясающий. «Высоко сижу, далеко гляжу!» - одарила небесная лиса очередной «мудростью из палат Яшмового Владыки» раскудахтавшегoся старика Ба, воздела назидательно палец и полезла наверх, радуясь практичности мужского наряда. Слоев поменьше, рукава поуже, штаны, опять же, сапоги вместо тапочек. Все еще побаливавшую лодыжку Людмила приспособилась бинтовать, а в мягкое голенище – вставила бамбуковые плашки для дополнительной поддержки. Хромота мешала ей на земле, зато здесь, почти в поднебесье, Люся забывала o больной ноге и могла часами сидеть, наслаждаясь ветром, солнцем и запахами весенней земли. Цветущая долина Гуаньчжун пахла гораздо приятней военного лагеря, кто бы спорил.
Лю с большей частью вoйска ушел три дня назад. Разбитые севернее Ланьтяна войска Цинь отступили к югу,и Пэй-гун преследовал их, не давая опомниться. «Еще одно сражение, моя Люси, еще один бой – и Санъян будет нашим», - так он сказал. Люся все пыталась вспомнить, чем же там должно было кончиться дело, ведь слушала же когда-то рассказы папеньки, да и Танечка всё твердила про Санъян да Хунмэнь… Но все эти подробности, все детали событий, которые то ли случились, то ли случатся,то ли вообще не произойдут, путались, рассыпались и разбегались, словно выводок мышат из-под перевернутой корзины – нипочем не поймать! Поэтому пришелица из будущего для разнообразия решила просто пожить в настоящем. Ведь Пэй-гун знает, что делает, верно? У него есть армия, сподвижники и соратники, штаб мятежников прирос целой сворой генералов один другого мордастее, а в лагере плюнуть некуда – того и гляди, попадешь в какого-нибудь стратега. Лю обещал победить и вернуться. Он победит. Он вернется. отсюда, с дозорной вышки, Люся станет первой, кто заметит красные стяги победителей.
Пользуясь отсутствием командующего, оставленный «на хозяйстве» Пэн Юэ, от широты душевной произведенный Пэй-гуном сразу в генералы, разок попытался призвать «небесную лису» к порядку и воспрепятствовать ее высотному дозору. Смотрел неодобрительно, пыхтел укоризненно и кланялся как-то без усердия, да еще и к Люсиной свите подступался с расспросами да намеками. Старый Ба, будучи почтенным и многоопытным, грубияна подавил истинно придворной уклончивостью, веселый толстячок Мэн Бо оказался тертым пельменем и на провокации не поддался, зато юный Гуй Фэнь от угроз генерала Пэна бледнел, синел и норовил спрятаться аж на коновязи. Люся, заметив такие дела, пришла в ярость. Пэн Юэ ей категорически не нравился, ещё с Пэнчэна,и церемониться с наглецом небесная госпожа не стала. Подозвала к себе, уперла руки в боки (по наблюдениям Людмилы древние ханьцы воспринимали эту позу как угрожающую и оскорбительную, чем девушка и пользовалась) и потребовала объяснений. Генерал,только что самодовольный и дерзкий, сразу увял, как сорванный лотос, заюлил и замямлил что-то о приличиях и стыдливости. «Этак меня каждая китайская собака будет жизни учить!» - разъярилась Люся и показала зубы.
– Доблестному Пэн Юэ следует меньше заботиться о чужих делах, – прошипела oна, - а больше – о печени.
– О какой… печени? – слегка посеревший вояка внезапно вспомнил, с кем разговаривает. С лисой. Да-да, с хулидзын. С голодной хулидзын. Это важно.
– О собственной печени, - с улыбкой уточнила она.
– Меньше рисового вина и жирной свинины, больше овощей и зелени. Тогда печень генерала сохранит здоровый вид и, – Люся облизнулась, – свежесть…
Вопрос о приличиях, скромности и благовоспитанности разрешился сам собой.