Дорога в никуда. Часть третья. Мы вернемся
Шрифт:
А в преддверии Нового года к владыке архиепископу харбинскому пришла делегация китайцев из Фудзядяна. Долго по китайскому обыкновению кланяясь, они потом высказали пожелание всего китайского населения города:
– ... Надо, чтобы русски люди опять зима к воде ходил... Прошлый раз люди к воде не ходил... вода сама к люди пришел...
Китайцы, воспитанные на единении с природой, видели причину страшных бедствий минувшего года в том, что в январе русские харбинцы не провели свой обычный обряд водосвятия на день Крещения Господня - река обиделась и сама пришла в гости к людям... В 1933 году на Крещение все было как обычно и китайцы не меньше русских радовались крестному ходу. Не пытались запретить его и японцы...
27
В 1932 году был полностью оккупирован весь северо-восточный Китай. Таким образом, японцы отторгли Манчжурию от Китая и образовали марионеточное государство Маньчжоу-го. Свежеиспеченную страна объявили правопреемницей Китая, как совладелицу КВЖД. Не долго думая, японцы стали диктовать свои условия советскому руководству дороги, и если оно артачилось, просто захватывали станции, паровозы, мастерские... Поспорить, стать
А что обыватель? Как ни странно для рядовых русских харбинцев эти первые годы японского владычества стали куда более спокойными, чем все предыдущее время "троевластия", хотя, конечно, были они далеко не столь сытные. Ведь японцы установили строгий, регламентированный порядок и никаким "варнакам-мазурикам", ни русскому хулиганью, ни китайским хунхузам разгуляться не позволяли, от чего в былые годы обыватель очень страдал. Например, в конце двадцатых - начале тридцатых годов мирный народ особенно сильно "доставали" хунхузы, специализирующиеся на похищениях людей с последующим требованием выкупа за них, или промышлявшая тем же ремеслом банда некоего Корнилова. Таким образом, жизнь русской диаспоры в Харбине катилась по прежней "накатанной" колее. Для русского обывателя-интеллигента, например, гастроли известного артиста были куда значимее политических и экономических перипетий. И в процессе этого, в меру ухабистого, но сглаживаемого различными житейскими "рессорами" пути, на Решетниковых, наконец, снизошла Божья благодать - Полина забеременела. Случилось это во второй половине 1933 года и все, что творилось вне их семьи, супругов уже особо не занимало. Беременность проходила нормально, и в апреле 1934 года Полина благополучно разрешилась девочкой, которую назвали Олей...
Советская часть русской диаспоры в Маньчжурии до нашествия японцев надеялась переждать трудные времена, наступившие на Родине, в Маньчжурии. К тому же советское руководство пошло по стопам царского правительства и организовало относительно неплохие условия работы и жизни на КВЖД, опять же значительно лучшие, чем в самом СССР. В результате, в первую очередь среди местных рабочих и служащих стали преобладать сильные просоветские настроения, побудившие многих принять советское гражданство. К началу 30-х годов количество советских граждан в Маньчжурии превысило число эмигрантов без гражданства. Но не менее ста тысяч человек предпочитали быть именно таковыми, несмотря на то, что с каждым годом процент "белых" влачивших довольно жалкое существование увеличивался. Даже те, кто имел средства в двадцатые годы, либо их проживали, либо разорялись из-за неудачных вложений. Все большее количество эмигрантов опускали руки, сталкиваясь с бесперспективностью жизни. Далеко не все могли уехать в Америку или Австралию, не говоря уж о Европе. Для въезда в те страны необходимо было преодолеть определенный "имущественный барьер". Например, при въезде даже в небогатую Мексику требовалось иметь с собой не менее двухсот долларов наличности на человека, а в Канаду аж пятьсот. Для многих обнищавших к середине тридцатых годов русских эмигрантов этот "барьер" стал непреодолимым. Потому вернуться в Россию, то есть в СССР, казалось выходом из тупика. Особенно подверженная колебаниям интеллигенция буквально "жила на чемоданах". И, в то же время, немало даже обладателей советских паспортов опасались возвращения в СССР, так как харбинские "белые" газеты постоянно печатали информацию о тяжелой жизни в СССР, о раскулачивании и голоде начала 30-х годов... Имел место и некий парадокс. В то время как советская пропагандистская машина призывала под знамена коммунизма все новых приверженцев, советская административная верхушка КВЖД, работники консульства, торгпредства, не упускали возможности насладиться чисто буржуазным бытом, имевшим место в Харбине: роскошные особняки с прислугой, яхты, рестораны, дорогие магазины, ателье...
Все это, колебания рядовых русских и роскошная жизнь начальства, кончились с укреплением власти японцев. Они не сразу, но где-то уже через полгода-год после наводнения устроили-таки советским харбинцам "веселую" жизнь: аресты, задержания, обвинения в шпионаже. В таких условиях многие готовы были даже отказаться от советского гражданства, или поскорее ехать в Союз, где тоже творилось непонятно что. Нелегко приходилось "красным", а белоэмигрантов, в свою очередь, все сильнее "душили" экономические обстоятельства. Отголоски мирового экономического кризиса привели к тому, что и в Харбине произошел резкий спад деловой активности. Заколебался даже такой столп как фирма "Чурин и Ко". В конце-концов русские хозяева вынуждены были продать ее Гонконг-Шанхайскому банку, принадлежавшему в основном английскому капиталу. Но когда это случилось, особых изменений в деятельности фирмы не произошло, сменилось только высшее руководство, да и то не полностью, а почти все остальные служащие остались на местах. Значительно хуже получилось, когда японцы перестали взирать на экономическую жизнь города со стороны и полностью национализировали фирму. Прежде всего, они уволили всех сотрудников с советскими паспортами, да и остальным постоянно давали понять - кто сейчас здесь хозяин. Иван хоть и удержался на своем месте, но японский диктат переносил на первых порах с определенным трудом. Пожалуй, в городе не осталось ни одного, ни русского, какой бы он ни был "окраски", ни китайца, кто бы не жалел о "старом добром времени", двадцатых годах. Японцы постепенно установили военную диктатуру, которую осуществлял командующий Квантунской армии. Они стали требовать закрытия большинства русских высших учебных заведений, или перевода их на японский язык. Один за другим закрывались русские ВУЗы,
После продажи КВЖД совслужащие получили два месяца сроку, чтобы покинуть Манчжурию. Среди них началась настоящая паника. Отлично зная тяжелое материальное положения в СССР, они кинулись впрок закупать всевозможные товары. В то же время бывшие высокопоставленные руководители КВЖД распродавали по бросовым ценам шикарную обстановку своих квартир, антиквариат, библиотеки... Как и ожидалось, не все из совслужащих поехали в СССР, кто сумел сколотить деньги подались совсем в другую сторону, в Шанхай, где либо оседали в тамошней русской колонии, либо уезжали в Америку и Европу. Вместо них на дорогу приходили японцы... и были восстановлены немало бывших служащих из "белых" русских. Любая "медаль" имеет две стороны, так и японская оккупация. В новых условиях некоторые безработные и нищенствующие белоэмигранты вдруг оказались востребованными и не только железнодорожные служащие. Японцы стали морально и главное материально поддерживать военные эмигрантские организации, тот же РОВС. Для всеобъемлющего контроля и руководства русскими эмигрантами под эгидой японцев в декабре 1934 года создали "Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурии" (БРЭМ). Под "зоркое око" БРЭМ попали все без исключения общественные и политические эмигрантские организации, начиная от антисоветского РОВС и кончая аполитичным Беженским комитетом...
Пока дочке не исполнился год Полина кормила грудью, не работала и буквально не отходила от нее боясь, что с этим "божьим даром", так долго ими ожидаемым, может что-то случиться. Но девочка с рождения росла здоровенькой, почти не болела, и постепенно тревога за нее утихала. Подруги-сослуживицы регулярно навещали Полину и держали ее в курсе новостей. Ей в конце-концов наскучило сидеть дома и, несмотря на противодействие мужа, в мае 1935 года она решила вернуться на службу, а заботы о дочурке перепоручить няне, которую собиралась нанять. Но в тот день, когда она после более чем годичного перерыва пошла в свой Беженский комитет "на разведку", вопрос с няней еще решен не был, и дома с Оленькой остался отпросившийся на своей службе Иван... Сидеть с малышкой, начавшей произносить первые слова и делающей пока еще не очень уверенные шаги своими ножками, было в общем-то не трудно: вовремя накормить с ложечки, да вывести гулять, ну иногда поносить на руках, когда дочка особенно настойчиво просилась "на лучки", ну и само-собой при необходимости переодевать. Верная служанка Ли вскоре после наводнения вышла замуж и сама недавно родила, но не желая терять хорошее место, она, договорившись с Полиной, на время своего отсутствия устроила к Решатниковым свою семнадцатилетнюю двоюродную сестру, такую же честную и работящую, как она сама. Сяо, так звали эту девушку, в свою очередь всячески пыталась понравиться хозяевам, выказывая явное желание ухаживать за их маленькой дочкой. Вне всякого сомнения, она хотела, чтобы после возвращения сестры, Решетниковы ее наняли в качестве няньки...
В тот день Сяо сходила на базар за продуктами, потом занималась уборкой и приготовлением обеда, ненавязчиво давая понять Ивану, что и с ребенком с удовольствием займется. Но тот "заинструктированный" женой: "от Оленьки ни на шаг", не решился отдать ребенка на попечение молодой прислуги, хоть до того сама Полина неоднократно доверяла Сяо дочку, и та показала себя заботливой нянькой. Иван думал, что жена вернется домой где-то к обеду, но ее не было. И после обеда она не появилась. Сяо уже приготовила ужин и, распрощавшись до следующего утра, ушла к себе домой в Фудзядян. Иван совершил вечернюю прогулку с дочкой по их двору и саду, прислушиваясь к грохочущим за забором трамваям, надеясь, что Полина приедет именно на этом... Полина появилась лишь после восьми часов вечера уставшая, но в то же время довольная. Выслушав упреки мужа за беспокойство, вызванное ее непонятной задержкой, она, в процессе "контрольного осмотра" дочки, даже не отреагировала на них, правда мимоходом похвалила Ивана за то, что ребенок "сухой" и по всему чувствует себя превосходно. Она тут же быстро и умело укачала до того, казалось, и не собиравшуюся спать малышку, положила ее в кроватку, и только после этого вышла ужинать, одновременно удовлетворяя интерес мужа касательно того, где же она столько времени пропадала:
– Ох, Вань, где я только не была, и с кем только не встречалась. И в комитете была, и к сослуживицам домой приходилось ездить, потому как многие уже в комитете не служат, и обедала у знакомых. Зато все, что хотела узнала. А изменений за то время, что я дома сидела, произошло столько - в голове не умещаются. Потому и задержаться так пришлось.
– А ты все и не умещай, ты мне скажи главное, будет ваш Беженский комитет функционировать, разгоняют его японцы или нет, верны те сведения, или просто так слухи?- нетерпеливо спросил Иван, явно не собираясь выслушивать слишком пространные объяснения жены, ибо уже не злился на жену, а просто смотрел на нее и...
Полина после родов и последовавшего потом вынужденного сидения дома так раздобрела, что теперь как никогда ранее "художественной пышностью" тела напоминала свою мать. Видя, что мужа явно радуют эти ее превращения, она выказывала притворное недовольство, что теперь ей придется в очередной раз обновлять гардероб. Вот и утром, одеваясь для выхода в город в свое "рабочее" платье, Полина отметила, что то буквально "трещит" на бедрах и груди. Правда про то, что буквально весь день она "ловила" красноречивые взгляды мужчин, которых притягивали именно эти, наиболее туго обтянутые места... про это она мужу не стала говорить. Даже совсем чуть-чуть окунувшись в свою прежнюю харбинскую жизнь, она поняла, что не сможет больше сидеть дома, ее неудержимо тянуло туда, к общению, магазинам, балам, кинематографу, театрам... службе.