Дорога в Омаху
Шрифт:
– И больше ничего? Так что же, выходит, они попросту исчезли?
– Возможно, группа уже в расположении противника, господин секретарь. Как я уже объяснял, каждый из них – единственный в своем роде, и поэтому, давая им очередное задание, мы наделяем шестерку самыми широкими полномочиями и предоставляем ей практически полную свободу действий, зная, что многое зависит от смекалки наших агентов и их мгновенных реакций, которые они в себе развили.
– Чушь! – завопил Пиз.
– Вовсе нет, сэр, то, что отличает их, обычно называют импровизаторским талантом.
– Короче, вы хотите
– Нередко бывают такие обстоятельства, когда разговор нельзя доверить телефону, – не важно, обслуживает ли данная телефонная сеть военных или гражданских.
– Кто это придумал? И почему вы не отвечали на мои звонки?
– С «Эйр-Форс-Реконн», на котором я летел в Бостон, господин министр? Может быть, вы хотите, чтобы номер вашей релейной связи был занесен в компьютеры авиалиний?
– Конечно, нет!
– Ну а когда я добрался до Бостона, у меня просто не было возможности узнать о ваших звонках.
– Но почему же вы не связались с моим офисом, чтобы справиться, не спрашивал ли вас кто-нибудь из вашей группы?
– Мы работаем в условиях глубокой конспирации. У моей группы только два номера. Один из аппаратов, по которым она может связаться со мной, установлен в ванной комнате, примыкающей к моему кабинету в Беннинге, и, когда он начинает работать, под крышкой письменного стола загорается лампочка. Другой же спрятан в моей квартире в платяном шкафу, и о том, что по нему звонят, я узнаю по магнитной записи «Ничто не сравнится с шоу-бизнесом». Естественно, у меня есть прибор для дистанционного прослушивания обоих аппаратов, но пленки в них не содержали никаких сообщений.
– Мне остается только перерезать себе вены! – произнес в отчаянии государственный секретарь. – Использование всей этой современной техники приводит к тому, что никто ни с кем не может поговорить, не опасаясь, что их подслушают… понятно, если не прибегнуть к радиоимпульсу.
– Но когда вы расшифруете его, текст может стать достоянием других. Это из фильма «Улица Мадлен, дом тридцать два». Вы видели его? Кэни и Абель там просто бесподобны!
– Какое мне дело до этого чертова фильма, солдат? Я хочу лишь знать, что там поделывает ваше стадо горилл: захватили ли они Хаукинза и отправили ли его на базу командования стратегической авиации в Уэстовере или нет. Остальное меня не интересует. И если в ближайшее же время я не услышу об успешном завершении операции, то это будет означать конец для нас всех! А двоим из этих психов – членов Верховного суда – удастся сговориться с известными своими левыми взглядами радикалами, которые никогда не переведутся!
– Мы все пострадаем, господин секретарь, или только некоторые из нас? Например, уже пониженный некогда в должности армейский генерал и созданная им группа, проявившая себя наилучшим образом?
– Что?.. Не смейте играть со мной в ваши игры, солдат!
– В таком случае, господин секретарь, не позволите ли вы мне как человеку военному полюбопытствовать, почему вас так интересует деятельность Мака Хаукинза, какой бы она ни была? Мир меняется, становится менее враждебным, напряженность в отношениях между великими державами ослабевает. Что же касается малых государств, то мы можем сговориться и стереть их с лица земли: пара бомбовых ударов, как в Ираке, – и порядок наведен! Мы систематически сохраняем бюджетные ассигнования на армию, на личный состав и военное снаряжение… Не далее как вчера в Беннинг прилетел один известный журналист, чтобы взять у меня интервью. Он пишет статью о реакции вооруженных сил на уменьшение государственных расходов на оборону в постперестроечную эпоху.
– В п… постперестроечную эпоху? – произнес, заикаясь, госсекретарь, подаваясь вперед. Пот заливал его лицо, левый глаз завращался еще быстрее. – Прекратите, солдат! Вы что, не знаете, что нам грозит куда большая опасность, чем мы можем представить себе?
– С чьей стороны? Кто именно угрожает нам: Китай, Ливия, Израиль?
– Нет, идиот! Я об этих странных существах… Кто знает, как далеко они зайдут!
– О каких таких существах?
– Да о тех… что с НЛО!
Глава 25
Дженнифер Редуинг выскользнула из накатившей на свомпскоттский берег волны, потянула за бретельки купального костюма, одного из многих, найденных в кабинах для гостей, и побежала по песку к ступенькам террасы, где на перилах висело ее полотенце. Вытерев энергично ноги и руки, она отбросила со лба волосы и помассировала голову. Потом, открыв глаза, заметила напротив себя, на террасе, своего молодого коллегу Сэма Дивероу. Он сидел на стуле, купаясь в лучах утреннего солнца.
– А вы отлично плаваете! – улыбнулся Сэм.
– Естественно! Заманивая белых переселенцев на быстрины, мы тоже кидались в воду, чтобы увидеть, как будут они тонуть в тех местах, которые для нас не представляли никакой опасности, – ответила Дженни со смехом.
– А знаете, я ведь могу этому поверить.
– Тем более что это, возможно, правда. – Редуинг, завернувшись в полотенце, поднялась по ступенькам на террасу и, оглядев стол из матового плексигласа, заметила: – Как славно! Кофейник с кофе и три чашки.
– Не чашки, а кружки. Я не могу пить кофе из чашек.
– Как ни странно, но я тоже не могу, – сказала Дженни, садясь. – Я думаю, потому-то я и называю чашками кружки. По сути, они относятся к одной категории вещей. У меня в квартире, по-моему, кружек двенадцать, и все разные.
– А у меня, должно быть, их дюжины две, и только четыре одинаковые. Понятно, эти последние – из особого, зеленоватого хрусталя, от матери, и я никогда ими не пользуюсь.
– Это называется ирландским стеклом, и оно ужасно дорогое. У меня есть две такие же кружки, и я тоже не трогаю их.
Они рассмеялись, глаза их встретились. Пусть на мгновение, но и этого не сбросить со счетов.
– Боже милостивый, – промолвил Сэм, – мы говорим почти минуту, но никто из нас не воткнул в другого словесной шпильки. Это вызывает у меня желание налить вам чашку, вернее, кружку кофе.
– Спасибо! Но только без молока, пожалуйста.
– Тем лучше. Я забыл попросить принести молоко или сливки. Белый же порошок я стараюсь не употреблять, поскольку выглядит он так же, как и тот, за хранение которого ты можешь угодить в тюрьму.