Дорога в Рим
Шрифт:
— Не тревожься, госпожа, — шепнул раб, заметив страх в ее глазах. — Коль мы пережили былые козни, какие строил нам этот подонок, то боги не оставят нас и сейчас.
Фабиола через силу улыбнулась: Секст прав, их жизни под надежной защитой. Ободренная его словами, она прибавила шагу. Дома еще предстоит разговор с любовником — даже если он и одобрит покупку Лупанария, то уж точно не станет отряжать легионеров в охрану: Бруту по должности положено восстанавливать, а не рушить популярность Цезаря. И все же ей нужна защита от Сцеволы… На миг вспомнился Секунд — ветеран, не раз спасавший ее жизнь, — однако
Кроме Секста и привратников положиться можно лишь на себя. И на любую помощь, которую можно испросить, — помощь не только Юпитера и Митры, ее любимых богов. В Риме есть божества и погрознее. Надо совершить жертвоприношение Орку, решила Фабиола, и от одной мысли ее объял страх: в любых прежних тяготах она старалась держаться подальше от бога подземного царства.
Теперь пришло время просить его милости.
Вернувшись домой, Фабиола не застала Брута и очень этому обрадовалась. Она еще толком не пришла в себя, и притворяться было бы выше ее сил: слишком многое еще предстояло обдумать. Прислуга и охраняющие дом легионеры ничего не заметили, ее лицо оставалось непроницаемым. Зато от Доцилозы спрятаться не удастся: их дружба завязалась еще в Лупанарий и с тех пор выдержала не одно испытание. Маленького роста, невзрачная, по возрасту годящаяся Фабиоле в матери, бывшая домашняя рабыня стала для девушки ближайшей доверенной подругой — неудивительно, что смятение Фабиолы не осталось незамеченным.
— Что стряслось? — воскликнула Доцилоза и тут же обрушилась на Веттия, даже не подумав его поприветствовать: — А он-то здесь зачем? Опять старая карга что-нибудь вытворила? — Доцилоза единственная из всех знала, куда ходили Фабиола с Секстом.
— Нет-нет, ничего, — поспешила ее уверить Фабиола. — Йовина больна, одной ногой чуть ли не в Гадесе.
Веттий жизнерадостно кивнул, подтверждая сказанное.
— Плакать не станем, — пожала плечами Доцилоза, ненавидевшая бывшую хозяйку не меньше, чем Фабиола.
— Старая стерва ни на что не годна. — Девушке не терпелось поделиться успехом. — Я вынудила ее продать мне Лупанарий. На моих условиях.
Доцилоза вздернула брови.
— Не нашла ничего лучше? Когда ты оттуда сбегала — возвращаться не собиралась!
— Я и не возвращаюсь, — как можно убедительнее сказала Фабиола. — Теперь я хозяйка! Клиенты на меня не позарятся!
— Как сказать, — ядовито ввернула Доцилоза. — Красивее тебя там никого нет!
Фабиола улыбнулась.
— Для таких случаев есть Веттий с Бенигном. И Секст.
Вспомнив о фугитиварий, она вновь нахмурилась: похотливые купцы и политики — не худшее из того, с чем придется столкнуться.
— Тогда в чем дело? — допытывалась Доцилоза. — На тебе лица нет от страха!
Подбородок Фабиолы задрожал.
— Пока я была в Лупанарий, туда наведался…
— Кто? Мемор?
Веттий издал то ли рык, то ли стон, Фабиолу передернуло. Холодный, покрытый шрамами ланиста частенько захаживал к ней под конец ее пребывания в Лупанарий. Ответных чувств она к нему, разумеется, не испытывала: Мемор был ценен ей как источник сведений — именно он рассказал кое-что о жизни Ромула после того, как близнецов разлучили. Однако перспектива встречи с ланистой, даже самая неприятная, бледнела по сравнению с угрозой, исходящей от Сцеволы.
— Нет. Еще хуже.
Доцилоза сдвинула брови: кому еще под силу внушить такой ужас всегда бесстрашной Фабиоле? Служанка помедлила, не сводя глаз с мрачного лица девушки.
— Сцевола? — наконец поняла она.
Веттий, не знающий о прежних встречах со Сцеволой, метнул на нее озадаченный взгляд.
Не в силах дольше сдерживать слезы, Фабиола кивнула.
— Теперь он знает, что я новая владелица Лупанария.
Доцилоза нахмурилась.
— Купчая одна или есть копии?
— Я не идиотка. Одна. При мне.
— Юрист ее видел?
— Нет, конечно.
— Порви. Сожги или брось в сточную канаву. Без доказательств Йовине не на что опереться: сделки не было! Останешься тут. — Служанка повела рукой в сторону легионеров, слоняющихся по двору. — За этими стенами тебя Сцеволе не достать.
Фабиола, перехватив страдальческий взгляд Веттия, застыла без слов. Неизвестно, что будет с привратниками, если она раздумает приобретать Лупанарий. Когда Брут ее выкупил, Веттий с Бенигном остались в заведении: Йовина отказалась их продать, и хотя вины Фабиолы тут не было, она тогда ощущала себя чуть ли не изменницей. Оставить их второй раз в том же положении — значит предать. И еще это значит отказаться от главного желания в жизни. И все из-за Сцеволы.
Фабиола сжала зубы.
Служанка, понявшая все по ее лицу, разом рассвирепела.
— Хочешь добиться своего, чего бы ни стоило? Зачем?
— Тебе не понять, — ровным голосом ответила Фабиола. О ее планах убить Цезаря не должен догадываться никто, даже Доцилоза. — Лупанарий — часть моего будущего.
Глядя на Веттия, просиявшего от радости, служанка нахмурилась. Слезы Фабиолы успели схлынуть, лицо теперь выражало лишь холодную решимость — Доцилоза по опыту знала, что пререкаться с хозяйкой сейчас не стоит.
— Если ты считаешь, что так лучше… — пробормотала она.
— Считаю. — Фабиола расправила плечи. — Завтра я сделаю приношение Орку. А в ответ попрошу смерти Сцеволы.
Служанка побледнела — такие жертвы легко не даются. Просунув большой палец между средним и указательным, она сделала охранительный жест.
— Я не прошу тебя в этом участвовать. — Фабиола не спускала глаз с Доцилозы. — Если ты хочешь оставить службу, я отпущу тебя без разговоров.
— Нет, — твердо ответила служанка. — Если ты так решила — значит, на то воля богов. Я с тобой.
— Тогда добудь мне три куска свинца. — Молитвы и проклятия часто писались на маленьких свинцовых квадратиках; тысячи таких пластинок, сложенных текстом внутрь, горожане бросали в римские фонтаны вместе с монетами и прочими приношениями богам. — Ты знаешь, куда идти.
Доцилоза без лишних слов повиновалась.
Отпустив Веттия и пообещав ему скорую встречу в Лупанарии, Фабиола погрузилась в задумчивость. Проклятие Сцеволе нужно сформулировать тщательнее: злобные боги вроде Орка часто оборачивают клятвы и обещания в свою пользу — и хотя смерти фугитивария она желала всей душой, добиться ее ценой какой-нибудь изощренной кары Фабиоле вовсе не хотелось.