Дорога в сто парсеков
Шрифт:
– Ну вот теперь мы будем друг друга успокаивать, - он говорил с нарочитой грубостью, плохо вязавшейся с добрым и печальным выражением лица.
– Начнем, коллега?
– Начнем, уважаемый коллега, - в тон отозвался Садовский, хотя ему хотелось сказать другое, чтото очень важное и теплое.
– Ну, до свиданья?…
Это прозвучало вопросом. Зорин покачал головой.
– До скорого свиданья. Я знаете ли, голубчик, уверен, что…
– Не надо, - Садовский закрыл глаза.
– Не надо.
Они
– Ну, в общем… - он запнулся.
Садовский кивнул.
– Да.
Зорин отошел к пульту. Вполголоса - ему казалось, что он кричит, - сказал: - Начнем.
Хирург - молодой, высокий, с крупным вытянутым лицом - шагнул к столу. Бросил сестре: - Свет!
Зорин отвернулся.
Минутная стрелка настенных электрических часов подползала к двенадцати. Она медленно, как будто преодолевая усталость, перепрыгивала с деления на деление. Перепрыгнув, вздрагивала и замирала. Потом - после долгого раздумья - карабкалась выше.
Зорин слышал отрывистые команды хирурга, неестественно спокойный голос ассистентки, отсчитывавшей пульс. Сейчас они кончат, и тогда…
– Аппарат!
– резко произнес хирург.
– Включаю, - отозвалась сестра.
На несколько секунд наступила тишина.
– Закройте, - сказал хирург.
– Борис Аркадьевич, готово.
Зорин обернулся. Два ассистента прикрывали операционный стол стеклянным колпаком. Хирург повторил: - Готово.
Сейчас, когда нужно было действовать, к Зорину вернулась уверенность. Мучительная скованность исчезла. Казалось, тело потеряло вес. Движения стали легкими, точными.
– Начинаем!
– сказал он и услышал в своем голосе что-то резкое, отрывистое, похожее на интонацию хирурга.
Рука коснулась пульта. Вспыхнули зелено-серые круги осциллографов. На экранах змейками извивались светлые линии. В центре пульта на выпуклом квадрате большого экрана их было две - зеленая и синяя. Они сплетались в каком-то фантастическом танце. Только очень опытный глаз мог уловить в их судорожном биении ритм и закономерность. Это работал регистратор биотоков.
– Включаю холод!
Зорин повернул рукоятку. Где-то за стеной приглушенно завыл компрессор. Под стеклянный колпак побежал холодный воздух. Стрелка циферблатного термометра дрогнула и поползла вниз. Врачи подошли к пульту, остановились позади Зорина.
– Такое быстрое охлаждение… - тихо сказала молоденькая ассистентка, - это вызовет…
Хирург недовольно кашлянул, и ассистентка замолчала.
Стрелка термометра летела вниз. Тридцать два и два… Тридцать и четыре… Тридцать… Только у цифры «26» стрелка почти замерла, словно натолкнувшись на препятствие. На регистраторе биотоков бешено заплясали светлые змейки.
– Всегда так, - вполголоса, не оборачиваясь, сказал Зорин.
– Организм сопротивляется. В обычных условиях ниже этой температуры - смерть.
Вздрагивая, как бы нехотя, стрелка медленно сползла к цифре «25» и снова полетела вниз.
– Двадцать три… двадцать один… - вслух отсчитывала ассистентка, - восемнадцать и пять… шестнадцать…
Танец змеек на экранах осциллографов замедлялся. Теперь светлые полоски плавно вскидывались вверх, на мгновение застывали и медленно падали.
– Восемь… шесть с половиною…
Сама не замечая этого, ассистентка считала громко, звенящим от волнения голосом.
– Пять с половиною… пять…
Зорин нажал белую кнопку под регистратором биотоков. Вспыхнула зеленая лампочка.
– Автомат будет поддерживать нужную температуру, - отрывисто сказал Зорин, - записывать показания приборов, сигнализировать в случае непредвиденных осложнений.
Он замолчал. Сейчас говорить о технике казалось кощунством. Пробормотал: - Как будто все…
Экраны осциллографов погасли. На пульте ровно горела зеленая лампочка.
Зорин обернулся. Почти машинально обернулись и другие. Но сквозь запотевший стеклянный колпак ничего не было видно.
В наступившей тишине отчетливо слышалось сухое пощелкивание автомата…
Странная вещь - время. Философы и физики спорят о природе пространства. О природе времени никто не спорит - слишком ничтожны знания. Время одно для всех, - так говорила механика Ньютона. Время зависит от скорости движения системы отсчета, - утверждают формулы в механике Эйнштейна. И это все, что знают люди.
Бесконечность времени трудно себе представить.
Еще труднее, представить себе конечность времени.
Кто скажет, что такое время?
Тысячелетия назад была создана легенда о Хроносе - всепоглощающем Времени. Среди богов, придуманных людьми, не было никого страшнее Хроноса.
Это он породил Танату - смерть, Эриду - раздор, Апату - обман, Кер - уничтожение… Это Хронос пожирал своих детей…
В конце концов дети Хроноса восстали. После долгой борьбы они освободились от жуткой власти Времени. Так говорит легенда.
Когда-нибудь легенда станет явью. Не боги, а люди восстанут против всепоглощающего Хроноса. Восстанут и победят. Тогда люди будут свободно двигаться во времени, уноситься на тысячелетия вперед и возвращаться назад.
А пока великая безмолвная река времени несет нас неотвратимо, неуклонно…
Первое, что увидел Садовский, были бесформенные светлые пятна. Потом одно пятно, побольше и поярче, превратилось в полуприкрытое шторой окно.
Другое пятно медленно приобрело очертания человеческого лица.