Дорога ведет назад
Шрифт:
— Скоро эти бутоны превратятся в цветы, и тогда в моей жизни наступит весна. Ждать осталось недолго — одну или две ночи!
— Нет, — сказала Лачи со злостью, — не бывать той весне, о которой ты твердишь. Пускай раскроются эти бутоны — в них окажутся не цветы, а горящие угли, которые обожгут твое лицо!
Ночью она и Гуль встретились на мосту. Небо было затянуто тучами, и так же темно было на душе у обоих. В тучах временами сверкала молния, но в их сердцах был кромешный мрак.
— Что же нам делать теперь? — прошептал Гуль.
— Мы проиграли! Обещание есть обещание, —
— Но это же было вынужденное обещание! Ты не обязана исполнять его!
Лачи низко опустила лицо.
— Цыгане не изменяют своему слову, — сказала она. Из глаз ее падали слезы.
— Слушай, — заговорил Гуль. — Уйдем отсюда, Лачи! Мир велик! Уйдем и поселимся в другом городе! Мы будем вместе, и у нас будет свой дом…
— Свой дом! — Лачи вдруг зарыдала.
Гуль обнял ее.
«Вот он, мой дом, — подумала она, прижав лицо к груди Гуля. — Вот дом, где меня ждут день и ночь!.. Увы! Мне не суждено жить в этом доме. Прощай, милый Гуль! Я умру, но сдержу свое слово!»
Тихо плача, она высвободилась из его объятий и склонилась над перилами моста. Слезы ее падали с высоты на холодные рельсы. Но разве могут слезы расплавить сталь?
Гуль вдруг с силой ударил кулаком по перилам моста:
— Зачем стоит этот никому не нужный мост, который никуда не ведет и никого ни с кем не соединяет! Почему он не рассыплется в прах?!
От удара железо задребезжало. Казалось, мост смеялся над ними.
— Этот дряхлый мост похож на нашу любовь, у которой нет будущего! — сказала Лачи. По щекам ее бежали слезы.
Гуль уже не пытался ее утешить. Он стоял, опустив руки, и не мог ни думать, ни говорить.
Но вот Лачи перестала плакать и отерла слезы платком.
— Ну, я пойду, — тихо сказала она.
— Куда?
— Туда, где велит мне находиться наш закон, существующий с незапамятных времен!
— А я куда же пойду? Скажи, куда пойду я?
Из груди Лачи вырвался слабый крик. Сколько прекрасных и глубоких чувств, добрых надежд и желаний она должна убить, чтобы сдержать свое слово! А вокруг была черная ночь. Она равнодушно глядела на них немигающими глазами сигнальных ламп.
— Обними меня в последний раз, — плача, прошептала она.
И они слились в прощальном объятии. Вдруг кто-то кашлянул позади них. Не выпуская Лачи из рук, Гуль оглянулся и увидел Раму.
— Вас обоих просят прийти на станцию! — сказал тот.
На платформе у зала ожидания для пассажиров третьего класса собралось много людей. Между тем все поезда уже прошли, начальник станции давно ушел домой, дежурный крепко спал на сдвинутых стульях. Зачем же собрались эти люди?
Среди них не было пассажиров — это все были железнодорожники: кули, рабочие со склада, машинисты, стрелочники, сигнальщики, водоносы.
— Они знают о вас все и хотят помочь вам! — сказал Раму.
Водонос Мата Дин развязал узелок на поясе, вынул оттуда деньги — одну банкноту в пять рупий и две по одной, — затем достал из кармана монету в восемь анн и молча передал все это Лачи.
Дауд, мужчина средних лет, полез в карман и передал Лачи двадцать пять рупий. Он тоже ничего не сказал и молча отступил назад.
Черный, как негр, механик, сверкнув белоснежными зубами, вручил Лачи сорок рупий.
Сигнальщик Десуза — десять рупий девять анн.
Старик кули с большим тюрбаном на голове и в желтой форменной куртке, на которой поблескивала бляха с номером «300», сказал:
— Мы, носильщики, собрали для тебя сто тридцать пять рупий, — и он положил эти деньги Лачи в подол.
Люди все подходили и подходили. Подол Лачи был уже полон денег. Она низко всем поклонилась. Раму шагнул вперед и сказал:
— Мы бедны, но, пока мы живы, никто тебя не обесчестит. Поди и отдай эти деньги Дамару.
В глазах Лачи стояли слезы, но уже через мгновенье в них засверкала радость. Она бросилась к Раму, прижалась губами к его руке, потом поцеловала руку Дауда, старого кули и заплясала от радости. Лица присутствующих осветились улыбками, они радостно глядели на пляшущую Лачи. Гуль удивленно наблюдал за ними. Никто из них не был ангелом — все были обыкновенными людьми с достоинствами и недостатками. Но что за свет исходил от них в это время? Кто говорит, что небо темное? Кто говорит, что земля пустынна? Кто говорит, что эти рельсы никуда не ведут? Как ярко светятся сигнальные лампочки! Что за аромат распространился в воздухе? Что за мелодии звучат в ушах? Смейтесь! Улыбайтесь! Бутоны — распускайтесь! Весна наступает! Сегодня Человек исполнил свой долг!
Старый кули смахнул слезу и, подойдя к Лачи, вложил ее руку в руку Гуля.
— Проведи ее до дому! — сказал он.
Гуль и Лачи шли рядом, держась за руки. Поблескивали прямые линии рельсов. Вскоре они оказались у пригорка. Им казалось, что вокруг разлит мягкий свет. Бутоны безмолвных деревьев погружены в сон.
Гуль глубоко вздохнул и сказал, подняв к небу руки:
— Дай бог, чтобы завтра наступила весна!
Простившись с Гулем, Лачи направилась к своему шатру, но передумала и нерешительно подошла к шатру Дамару.
— Дамару! — крикнула она.
Но никто не ответил. Лачи заглянула внутрь и увидела лишь спящую Джаман. Она разбудила ее пинком.
— Где Дамару?
— А кто ж его знает, куда он провалился, — ответила Джаман, зевая. — А зачем он тебе?
— Куда он ушел? — не отвечая ей, продолжала спрашивать Лачи.
— Его вечером вызвал к себе хозяин фабрики пластмассовых изделий, и с тех пор он не возвращался.
Бормоча проклятья, Лачи направилась к пригорку, где ждал ее Гуль.
— Отдала? — нетерпеливо спросил он.
— Этого подлеца нигде нет, — ответила она, показывая узелок с деньгами. — Ну ничего, утром отдам!
— Когда мы с тобой встретимся?
— Я приду к тебе, как только отдам деньги. Жди меня на старом мосту.
— Хорошо!
Они попрощались, и Лачи задумчиво побрела к своему шатру. Услышав шорох ее шагов, Маман приподнял голову, но тут же снова уснул. Лачи вошла в шатер. Оглядевшись по сторонам, она сложила деньги в глиняный горшок, закопала его в землю, поверху расстелила свою циновку, легла и тут же уснула. Давно уже не спала она так спокойно и крепко.