Дорога ветров
Шрифт:
«Может, это со мной что-то не так? — думал он. — Очень похоже на то».
Он попытался стереть с лица слезы и почувствовал, что трет щеки чем-то комковатым. Он посмотрел — и обнаружил крошечную Либби Бражку из восковых вишен, шиповника и миниатюрных яблок, которые блестели от его слез.
— Хе! — сказал Митт и раздраженно засунул ее в свой алый карман.
Слезами делу не поможешь. Когда он в следующий раз столкнется с солдатами, то больше ошибки не допустит. Он даст себя поймать.
Он снова спустился
Митт не стал решать, что делать. Он двигался бездумно — обогнул классики и присел на корточки в круге более маленьких мальчишек с камушками.
Такой фокус он часто проделывал три года тому назад. Если мальчишки не занимались чем-то очень секретным, то они, как правило, не возражали. Но поспешно вытирая слезы запястьем, Митт изумился себе.
«Ну вот, — подумал он. — Что это я делаю?»
Ритмичные шаги сотрясали грязную мостовую под ним — и зеленый строй солдат вышел из-за угла. При виде детей их шаги замедлились и стали тише.
Они пошли вразнобой и двигались по улице медленно, очень внимательно глядя на мальчишек.
Крики и игры прекратились. Дети стояли неуклюжими рядами и смотрели. Маленькие мальчики вокруг Митта уже больше не играли в камушки. Они ждали, чтобы солдаты ушли. И Митт сидел, скорчившись, среди них, в таком ужасе, что почти ослеп и оцепенел. Он и не думал, что страх бывает таким сильным. Он знал, что выделяется среди этих мальчишек, как чирей. Он был почти вдвое больше любого из них. Его красная нога пылала, желтая — светилась. И он не мог быть уверен, что такие малыши его не выдадут — случайно или намеренно, за то, что он испортил им игру. В любую секунду пронзительный голосок может сообщить: «Вот кто вам нужен, господин!»
Пока солдаты медленно приближались, Митт вдруг ясно понял, что он делает. Он старается не попасться. И, чувствуя, как на него одна за другой накатывают волны страха, он знал, что и дальше будет стараться. К тому времени, как солдаты поравнялись с ним, его ужас был сильнее, чем любая боль, какую ему приходилось испытывать. Митт пригибался к своим ярким ногам, сжимался, стараясь казаться совсем маленьким, и заставил себя вытянуть руку, взять камушек и небрежно выбросить его на середину круга. Каждое движение требовало огромных усилий. Казалось, ему легче было бы провести по тротуару шаланду Сириоля. На то, чтобы бросить камушек, ушли все силы.
Как только камушек покинул его руку, Митт вдруг понял, что совершил ошибку. Мальчик рядом с ним бросил
Сапоги прошли мимо классиков, остановились и двинулись дальше, делая по шагу. Топ-топ-топ... и постепенно затихли.
— Вали отсюда, — сказал мальчишка. — Ты мне партию испортил.
Митт с трудом поднялся. У него кружилась голова и все тело затекло, словно после зимней ночи в море. Ему пришлось идти по улице, хромая. Ни одна игра снова не началась. Все дети наблюдали за Миттом так же, как наблюдали за солдатами. Плохо. Они обязательно расскажут о нем кому-нибудь. Митт только надеялся, что они сделают это не сразу, потому что он так устал, что больше не мог бежать. Ему хотелось прилечь у ближайших дверей и плакать, пока не заснет.
«Возьми себя в руки! — сердито приказал он себе. — Ты в бегах, вот и все. Здесь люди постоянно пускаются в бега. Не знаю, как это получается, но я просто не могу не бежать. Что со мной происходит?»
На этот вопрос Митт ответить не мог. Он знал только, что утром проснулся с тем же намерением, что и последние четыре года, — одним ударом покончить с Хаддом и вольными холандцами. И теперь, когда ему не удалось прикончить Хадда, он мог думать только о том, как бы его не поймали.
«Эй, погоди-ка!» — Митт остановился и сделал вид, будто решил передохнуть в подворотне.
Оставались ведь еще вольные холандцы. Если он так испугался, что не может дать себя поймать, он может легко пойти домой к Сириолю или Дидео.
Теперь туда, куда бы Митт ни пошел, вскоре явятся люди Харчада. Чем не способ сделать так, чтобы вольных холандцев арестовали? Но Митт остановился, привалившись к столбу ворот и уставившись в никуда, потому что не испытывал ни малейшего желания это сделать. «Ни малейшего желания!» — повторил он себе. И это было так. Тут не было ничего картинного. Митт не стал бы говорить, что скорее умрет, чем пойдет домой к Сириолю (он понимал, что сделает что угодно, лишь бы не умереть), но все же он не собирался туда идти. И к Дидео тоже. «Тогда за кого же ты их считаешь? За друзей?» — презрительно спросил себя Митт.
Похоже, что так оно и было. Он вспомнил, как сморщилось от улыбки лицо Дидео, когда Митт принес ему первый пакетик селитры. И как Сириоль гневно смотрел на него поверх веревки — но не бил его ни разу после того первого дня. «А, наверное, стоило бы»,— подумал Митт. Он вдруг заметил, что улыбается. Сириоль всегда понимал его шутки, а Хам — почти никогда. А потом были еще Альда, обдававшая всех запахом арриса, и Лидда, собиравшаяся замуж за матроса с «Красотки Либби». «Я слишком хорошо их узнал»,— подумал Митт.