Дорога ветров
Шрифт:
— Так как насчет тех имен? — спросил он, дожевывая.
— Имена Колебателя Земли и Той, Которая Воздвигла Острова обладают большой силой, — сказал старик. — Тот, кто узнает эти имена, не должен произносить их вслух, даже во сне, если только не хочет, чтобы произошло нечто гибельное. Ты все равно хочешь узнать эти имена?
Митт не был в этом уверен. А вдруг он проговорится во сне и натворит бед? Он хотел было сказать старику, что передумал, но потом сообразил, что на самом деле право узнать настоящие имена Старины Аммета и Либби Бражки — это награда за решение, которое он принял. И какой бы она ни была пугающей, он должен
— Да, пожалуйста, скажите мне, — сказал он.
— И кто тебя послал? — спросил старик. Митт не колеблясь ответил:
— Колебатель Земли.
— Тогда, если ты достаточно вкусил от их даров, я покажу тебе то, что ты хочешь узнать, — сказал отшельник.
Он встал с таким же трудом, как и садился. Митт стряхнул с костюма крошки и тоже встал.
— Ты умеешь читать? — спросил старик.
— Еле-еле, — признался Митт.
Старик направился к двери дома, но входить в него не стал. Он дал знак Митту зайти внутрь.
— Посмотри под ними на солнце, — сказал он. — И не произноси вслух прочитанное, пока не настанет в том нужда.
Чтобы зайти в дом, Митту пришлось пригнуться. Оказавшись внутри, он с удивлением обнаружил, что, вопреки его ожиданиям, там не темно, а светло, тепло и тихо. Вечернее солнце лилось в окна, расположенные удивительно низко, почти у пола. Красновато-золотой свет падал на две ниши у основания каменной стены. В одной стояла Либби Бражка, в другой — Старина Аммет. Они были сделаны не из винограда и пшеницы, а изваяны из камня точно такими, какими только что видел Митт. Митт решил, что тот, кто вырезал эти статуэтки, тоже с ними встречался. Либби Бражка улыбалась так, как она недавно улыбнулась Митту, а Старина Аммет чудесным образом был одновременно и старым и молодым. Митту стало жаль, что сам он не умеет вырезать так хорошо.
«Посмотри под ними на солнце»,— сказал старик. Митт с трудом оторвал взгляд от статуэток и посмотрел на стену под нишами. Там оказалась масса трещин, словно кто-то ударил по стене так, что чуть было ее не разрушил. Но, приглядевшись, Митт заметил, что солнце освещает не все трещины и что освещенные части образуют буквы. Буквы сложились вместе и образовали слова, по два слова под каждой фигуркой. И эти слова были именами.
Митт всегда думал, что умеет читать только вслух. Однако сейчас он не смел произносить прочитанное. Ему пришлось нелегко, труднее, чем когда-либо в жизни, но он мысленно складывал буквы в слова. Три из них оказались такими странными, что он не был уверен в том, как их следует произносить. Только одно имя, то, что стояло в первой строке под нишей Старины Аммета, оказалось не таким уж странным. Оно читалось почти как «Йинен», только с лишним «ин» в середине: «Йининен». Из этого Митту почему-то стало ясно, что верхнее имя в каждой паре — это меньшее имя, которое соответствует обычным изображениям Старины Аммета и Либби Бражки, изготовленным из пшеницы и ягод, а имена под ними — очень могущественные и означают Старину Аммета и Либби Бражку такими, какие они есть на самом деле.
После этого ему стало немного легче их запоминать. Но все равно он вернулся к двери, закатывая глаза и шевеля губами, изо всех сил стараясь затвердить сложные слова.
— Оставь их в покое. Они уже в твоей памяти, — дружелюбно сказал
Митт растерянно заморгал.
— Правда? А мне кажется, что они убегают, как только я перестаю о них думать.
— Если ты не дашь им улечься спокойно, то произнесешь их тогда, когда не нужно,— сказал старик.— А теперь тебе следует спуститься вниз вон там.
Тут он указал на камни, которые вели от низенького серого дома к морю.
— Но как я смогу там выбраться с острова? — спросил Митт.
— Колебатель Земли тебе покажет,— пообещал отшельник.
Митт пожал плечами и посмотрел на зеленый холм ближайшего острова, до которого было не меньше полумили. Тем не менее там, куда указывал старик, спуск казался легким. Митт повернулся, чтобы поблагодарить отшельника... но его не оказалось. Митт был уверен, что старик не успел бы никуда уйти, ведь он двигался с таким трудом! Его просто больше не было на холме. Митт почему-то чувствовал, что вокруг дома никого, кроме него, нет.
— А ведь он казался совсем настоящим! — проговорил Митт. — Интересно, кто это был?
20
«Дорога ветров» плавно шла на запад под мирным вечерним бризом, пробираясь между островами. Когда красно-золотое солнце оказалось позади Высокого Тросса и туманного зеленого холма Святого острова, Хильди стала мерзнуть. Рисс сказал ей, что внизу есть куртки. Девочка вошла в каюту. Там она обнаружила, что им не только починили шкаф и наполнили водой бочонок, но и на койке лежит кипа курток и морских сапог, которые были бы впору мужчинам и мальчишкам. Озадаченная Хильди надела одну из курток и вышла на палубу, намереваясь спросить у Рисса об этом.
До нее донесся нежный, переливчатый звук. Казалось, он долетает с Оммерна. Хильди заворожено слушала мелодию, которая одновременно была и печальной, и полной радости, одновременно и напевом, и лишь незаконченными обрывками напевов. И доносились чудесные звуки не с Оммерна, как ей показалось, а с зеленого холма Уиттеса. Но когда она повернулась в ту сторону, то поняла, что музыка раздается с Престсея, который был дальше.
— Свирель? — спросила она у Рисса. Тот кивнул.
— Приветствие великих.
Хильди оперлась на борт «Дороги ветров» и слушала, пока ей не стало казаться, что сердце у нее вот-вот разорвется: то ли от радости, то ли от горя.
Мелодию свирели услышали и на борту большого корабля «Пшеничный сноп», который огибал острова, увозя в Холанд Нависа и Йинена. Они сидели в каюте Бенса с Алом, Литаром и двумя стражниками. Разъяренный Бенс громко топал по палубе. Похоже было, что паруса «Пшеничного снопа» почему-то теряют ветер и из-за этого корабль плывет очень медленно.
— Неужели никто из вас не умеет правильно ставить паруса! — ревел Бенс.
— Ветер сейчас вечерний, и острова его гасят, — объяснил мягкий голос.
— Учи свою бабку! — взревел Бенс— Эй, ты! Прекрати спать на рее и установи парус!
Звуки свирели показались Йинену сладкими и капризными: то они выводили нежную песню, то безумную плясовую. Из-за рева Бенса ему не удавалось как следует расслышать мелодию.
— Хоть бы он не шумел! — сказал он Навису.
Время от времени Бенс погружался в досадливое молчание. И каждый раз музыка доносилась с другой стороны. Ал передергивал плечами, словно песня свирели вызывала у него зуд.