Дорога во тьму
Шрифт:
Нет, вообще не следовало покидать это место, не отомстив. Под прикрытием дыма и опасности обрушений нужно было сразу отыскать недругов, а не бежать, спасая волчьи шкуры. И не прятаться по лесам и фермам, а крушить врагов, не позволить им принять легкую смерть. Даже погибнуть там же во взрыве было куда желаннее, чем сейчас
смириться с правдой и признать полное бессилие. Место ненависти к мучителям в душе заполнялось едкой злобой на самого себя. Чем же заглушить ее теперь? Что сможет затушить бушующий в груди огонь? И что теперь делать? Возвращаться на Родину, как требовал долг? Больше у меня не осталось дел в Германии.
Дорогу почти не запомнил, незачем. Я не прокладывал маршрут и не следовал намеченному плану, просто двигался, смещаясь на юго-запад, периодически отклоняясь в сторону, когда невероятно обострившийся звериный инстинкт подсказывал опасность. Жертвы тоже не считал, даже не обращал внимания, кто в очередной раз попал ко мне на ужин, будь то пожилая бюргерша или полицейский, не имело никакого значения. Иногда передвигался на автомобилях, порой пешком. Дневал, где придется, то в сараях, то прямо в домах, где после меня не оставалось никого. Если я только задумался, то заметил бы, что за мной остается четкий след, выложенный трупами, но это больше не волновало и никак не отзывалось ни в душе, ни на совести. Не ведя счет дням, не скажу, сколько занял путь, но в конце июля пересек наконец линию фронта.
Глава 09.
Линию фронта перешел в Лотарингии, вблизи городских окраин Нанси. Солнечное время, как обычно, переждал в развалинах, убежищ в разоренных и разрушенных городах имелось в достатке. Изуродованная Франция разительно отличалась от слегка задетой войной Германии. Вероятно, раньше горестные виды родной земли не оставили бы равнодушным, вызвав патриотический гнев и злость. Но в душе, казалось, не осталось места ни для чего, кроме личной ненависти. Тягостные мысли не давали расслабиться, сон отвернулся от меня, будто испытывая остатки нервов, раздражение, преследовавшее всю дорогу, словно зубная боль, стало привычным состоянием. Я напоминал себе сгусток черноты, как клякса, размазанная по бумаге. И с этим, похоже, предстояло жить оставшуюся вечность.
Возможность успокоения похоронена под обломками, но сильное, наполненное свежей кровью тело, давно бесследно излечившее любые раны, продолжало ныть фантомной болью, память садистской жестокостью раздирала слегка взявшуюся коркой душу. Существовала ли вероятность вернуться, разогнать мрак, опутавший меня плотным коконом? Я не видел, да, пожалуй, и не желал видеть этого пути. Имели ли смысл теперь мои принципы? Я уходил на службу, будучи полон высоких мотивов, имея багаж благородных причин, а возвращаюсь пустым, отравленным. Более я не ставил перед собой глобальных, далеко идущих целей. Слишком сильно ударило разочарование от
невозможности в эту цель попасть. Ныне я удовлетворял лишь основные потребности, не чинясь в средствах и не оглядываясь на последствия. В конце концов, не так ли живут вампиры?
Раз уж не спалось, хорошо бы обдумать положение и дальнейшие шаги. Война не окончена, вряд ли я могу считать себя демобилизованным, однако необходимо учитывать и прошлые ошибки. С приближением сумерек нарастало раздражение и нетерпение. Постоянный запах свежей крови, разносившийся откуда-то неподалеку, щекотал ноздри и мешал сосредоточиться, путал мысли, сбивал и все настойчивее напоминал о ненасытной жажде. Жертва не заставила себя ждать - прихрамывающий мужчина, выбравшийся из соседних развалин, на ходу застегивая китель. Я напал на него, привычно припав к горлу, наслаждаясь и забывая обо всем, не утруждаясь скрытностью. И когда отбрасывал уже мертвое тело в сторону, предвечернюю тишину развеял испуганный женский вскрик, тут же
прерванный тихими словами внушения. Обернувшись, встретился глазами со знакомым взглядом красивых, мудрых очей, в данный момент поддернутых пеленой грусти и печальным осознанием чего-то важного, понятного только их обладательнице.
– Приветствую, мадемуазель, - с полупоклоном произнес я. Выглядело это несколько утрировано на фоне обстоятельств. – Не ожидал встретить здесь именно Вас, однако рад лицезреть, тем более, в таком достойном качестве.
Величественная вампирша Женевьев, многоуважаемый член Совета, моя патронесса, как я раньше считал, действительно весьма неожиданно возникла сегодня на пути. Это она внушила успокоиться и все забыть невзрачной девице в сером наряде санитарки, которая, очевидно, до этого развлекалась в развалинах с моей жертвой. Отпустив ее восвояси, Женевьев медленно приблизилась, не сводя внимательных глаз.
– Война никого не щадит, - тихо и как-то даже обреченно произнесла она вместо приветствия. – Я переживала, увижу ли снова когда-нибудь тебя, следила за твоими передвижениями по фронту, злилась на Лазара за такое назначение. А сейчас, встретив наконец, не пойму, рада ли, что ты вернулся? Не лучше ли было узнать, что героически погиб на территории врага? – высказавшись таким образом, она просто взяла меня под руку и повела за собой.
Впервые после освобождения я испытал удивление, в глубине души мелькнуло прежнее восхищение этой царственной госпожой. Вот так отповедь! Конечно, на ее фоне, в ослепительно-белоснежном платье сестры милосердия в придачу к простой скромной прическе, которые не способны скрыть величественную осанку, я в грязной форме
немецкого солдата, с трехнедельной щетиной и в растоптанных сапогах кажусь чудовищем. Но не до такой же степени, чтобы смерти мне желать. Не с бала вернулся. Я вот в данный момент вдруг ощутил совсем другое желание, а именно, задрать сестринский подол и последовать с ней примеру моей давешней жертвы и чумазой санитарки. Мысль, конечно, крамольная, но Женевьев действительно выглядела сногсшибательно в своей скромной
роли.
– Милый мой, Джори, - сбила с приятной мысли вампирша, на ходу искоса поглядывая из-под полуопущенных ресниц. – Война ведь не отменяет правил. Что же могло заставить тебя позабыть об этом? Хорошо, что этого не видели Жан-Баттист или Эйдриан. В последнее время дела наши так плохи, что они не отличаются большим терпением и милосердием, а мне было крайне жаль потерять тебя снова, несмотря на мои недавние слова.
Звучало искренне, но я не почувствовал угрызений совести или раскаяния. Да, вероятно, стоило вспомнить о правилах, вернувшись во Францию, но это не повод отчитывать меня как мальчишку.
– Куда ты ведешь меня? – вместо ответа спросил я, внимательно оглядываясь по сторонам. От города мало что осталось. Мостовая сильно повреждена, повсюду разрушения и завалы из обломков домов, брошенные вещи, разбитые повозки и автомобили. Гражданское население большей частью эвакуировалось из прифронтовой зоны, в которой Нанси находился практически на протяжении всей войны. Сейчас голос битвы почти не слышен, но, видно, не так давно немецкая артиллерия прошлась по этим местам.
– Неподалеку расположен весьма важный для нас объект, один из крупнейших полевых госпиталей, до недавнего времени перемещавшийся вдоль фронта, но в настоящий момент практически стационарный. Его возглавляет твой знакомый Оливер Кэмпбелл. На нас с ним возложена важная миссия, но обо всем по порядку. Сперва, тебе явно не помешало бы привести себя в порядок, а после обязательно поговорим, – при этом она остановилась и вновь внимательно на меня взглянула, несмотря на грусть, в голосе ее зазвучали твердые ноты. – Два месяца назад, здесь же, как и ты, фронтовую линию пересекли два оборотня и вампир-мексиканец. Оливер узнал, что это твои товарищи, поэтому мы примерно в курсе, через что вам пришлось пройти в Грайфсвальде. Но думаю, нет нужды напоминать, что теперь ты дома, а у обескровленной сражениями Франции каждый солдат на счету. Прошу тебя, Джори, дай мне поверить, что ты все тот же рыцарь в блестящих доспехах, каким я запомнила тебя.