Дорога войны
Шрифт:
– А я несъедобный! – ухмыльнулся Змей.
– А, да, я и забыл. Повезло сусликам! А то б околели, вкусив такого дерьма.
– Хватит болтать! – озлился Луций. – Я пришел убить тебя! Молись!
Сергий скривился от такого пафоса – и почувствовал прилив ярости, давней, но не потухшей.
– Паяц… – выговорил он. – На арене тебе самое место!
– Будешь моим пятидесятым! – прошипел Луций и кинулся в атаку.
Напал он бешено, искусно вертя мечом, нанося по три удара за один толчок сердца. Лобанов не переходил в контратаку, блокируя выпады и пробуя защиту Змея. Гладиатор был самоуверен, он настолько привык к боям в амфитеатрах, что применял тамошние навыки. Вот только реальный бой обходится без эффектных красивостей, ибо в нем нет зрителей, а есть только победитель и побежденный.
Сергий неожиданно упал на колено и нанес укол Луцию в низ живота. Тот отпрянул в последнее мгновение, отделавшись глубокой царапиной. Ощутив теплую струйку крови, Эльвий изменился в лице, но натиск его не ослаб – гладиатор не признавал возможность чужой победы.
Мечи со скрежетом сцепились в верхнем блоке, и Сергий улыбнулся в злое и потное лицо противника:
– Ну, как тебе разминка? Можно уже убивать или еще поживешь маленько? Все б простил тебе, но Тзану…
Луций захрипел и отпрянул, ударив наискосок. Лобанов отбил меч и звезданул ауктората ногой по голени. Гладиатор отшатнулся, обрушивая меч вниз, но правая нога Сергия уже описала дугу и нацелилась Змею в висок. Удар не прошел – Эльвию удалось отвернуть голову, пропустив носок сапога вскользь.
– Твое счастье, что Тзану спасли, – раздельно сказал Сергий, – иначе ты бы умер не быстрой, а очень медленной и позорной смертью – на кресте!
Он бросился в контратаку. Луций пытался пересилить Лобанова, но все его выпады гасились в зачатке – акинак отбивал гладиус еще до удара. У Эльвия закровоточила грудь, потекла струйка по левой руке, стала набухать штанина. Ему бы отступить, но куда там… Открывшись, лишь бы достать ненавистного преторианца, Змей словно подписал пункт первый смертного приговора – акинак вошел ему в левый бок. Эльвий упал на колено, прикрываясь гладием.
– Нет! Нет! – шептал он. – О нет, не-е-ет!
– Ты сделал это с сорока девятью, Луций. Теперь ты знаешь, что они чувствовали!
– Нет… не меня… – Змей хныкал, как ребенок. – Не меня!
Сергий молча отрубил руку с гладием и обратным движением резанул по горлу. Луций зашатался, брызгая кровью и клекоча, и упал, стукнувшись головой о пыльные доски. Мертвой головой.
…Когда в сумерках засияла Венера-Веспер, пир кончился. А свадьба продолжалась. Традиция предписывала проводить невесту в дом жениха.
Процессия собралась изрядная. Шесть вольноотпущенников со свадебными факелами шествовали впереди под звуки флейт. За ними нетвердо шагали гости с носилками, тащившие статуи богини Югатинус, символа супружеского ярма, богов Домидукуса, приводящего новобрачную к дому мужа, и Домитиуса, помогающего ей решиться войти. Четвертой несли изваяние Мантурны – это божество заставляло молодую жену оставаться жить вместе с суженым.
– Талассию! – кричали женщины и хлопали в ладоши.
Невесту вели под руки двое мальчиков, третий пацан гордо шагал впереди Сассы и нес факел из боярышника.
Темнело, но улица Кардо Максимус была полна народу. Люди горланили фесценнины – насмешливые и непристойные песенки, ярко расписывая все прелести невесты и подавая советы жениху, как ему с этими прелестями поступать. Процессия галдела не хуже, швыряя в толпу орехи.
Вот и дошли до дома жениха, разукрашенного гирляндами из зелени и цветов.
– Теперь твоя очередь, – улыбнулся Лобанов Сассе, раскрасневшейся от волнения. – Помнишь?
Та гордо кивнула. Подойдя к дверям, убранным белой материей, она полила их оливковым маслом – пусть в дом придут обилие и благополучие. Помазала свиным и волчьим жиром, отпугивая злые чары. Обвила дверные столбы шерстяными повязками, посвящая и освящая. Тзана и еще одна девушка внесли Сассу через порог.
– «Обитатель Геликонского холма! – завели юноши и девушки из хора. – Сын Венеры-Урании, ты, который привлекает к супругу нежную деву, бог гимена! Гимен, Гимен, бог гименея!»
– Кто ты? – спросил Сассу ее нареченный, весь светясь от радости.
– Где ты, Гай, – прошелестело в ответ, – там и я, Гайя.
Гай Антоний обрызгал Сассу водой из домашнего колодца и подал факел, зажженный на очаге его дома. Пронуба – женщина в белом венке, состоящая в первом браке, отвела невесту в атрий, к постели, покрытой ковром тирского пурпура и вавилонским одеялом с вышивками. Вокруг ложа стояло шесть статуй богов и богинь, покровительствующих браку. Тяжелые шторы на входе в атрий задвинулись с шорохом, и свадебный кортеж удалился…
Утром второго дня Шестая кентурия претории получила приказ возвращаться в Рим.
Сергий отпер калитку в кованых воротах и пошагал через парк к дому Нигринов – четыре друга и одна подруга решили скинуться и улучшить жилищные условия. На сердце у Лобанова было тяжеловато, одолевали воспоминания, но и радость была – он пришел покупать весь этот огромный домус-особняк, чьи стены помнили Авидию Нигрину. Здесь она родилась, здесь взрослела и расцвела. А если спуститься тайным ходом через грот в парке, попадешь в катакомбы, где скрыта ее могила.
Сергий вздохнул – и перешагнул порог замусоренного вестибула. Навстречу ему вышел нынешний хозяин дома, дальний родственник Гая Авидия Нигрина, приехавший откуда-то из Галлии.
– Что тебе угодно? – нахмурился он при виде Лобанова, одетого в форму преторианца.
– Луциллий Валенс? – спросил Сергий.
– Он самый.
– Ты продашь этот дом?
– Кому?! – вылупился Луциллий.
– Мне, – спокойно сказал Роксолан.
– Я не знаю, откуда ты, – проговорил Луциллий, – но этот дом стоит дорого.
Сергий отсчитал четыре векселя и протянул Валенсу:
– Этого хватит?
Луциллий Валенс всмотрелся в цифры и вздрогнул.
– Д-да, конечно, – пролепетал он.
– Тогда оформим всё как полагается, – заключил Лобанов.
В тот же день Луциллий Валенс съехал, держа векселя у сердца, чтобы они грели душу, а четверо преторианцев переехали на новое место жительства. Тзану Лобанов провел в бывшую кубикулу Авидии.
– Вот здесь мы и будем жить, – сказал он ласково. – Нравится?