Дорога затмения
Шрифт:
— Иностранное имя! — презрительно бросил чиновник.
— Но я, как вы сами изволили подчеркнуть, и есть иностранец.
Из коридора вновь послышались звуки возни. Боги, что с Руджиеро и верховыми?!
Судья сложил на груди руки, упрятанные в широкие рукава.
— Ты прибыл сюда с обозом и вооруженными конниками.
— Всего три повозки и шестеро верховых, — рискнул уточнить Сен-Жермен.
— Не смей говорить, пока я не позволю! — взорвался судья, лицо его запылало. — Ты должен, помалкивая, стоять в почтительной позе! — Маленькие
Сен-Жермен хорошо знал эту завистливую озлобленность, присущую отпрыскам захудалых ветвей могущественных родов.
— С дядюшкой вашим доводилось встречаться и мне, — осторожно сказал он, и это не было ложью. Однажды ему, затеявшему в Ло-Янге строительство особняка, пришлось испрашивать разрешение именно у Хао Чен-Ная. Давненько то было, лет девять назад, и все же он помнил, что сановитый вельможа не чванился и произвел на него прекрасное впечатление. — Огромное счастье принадлежать к столь древнему роду, прославленному деяниями героических предков.
— Благодарю, — буркнул чиновник. Затем неохотно, вынужденный следовать правилам этикета, добавил: — Мое личное имя — Сай-Чу. Я четвертый год служу здесь судьей.
«И, — подумалось Сен-Жермену, — еще пяток лет прослужишь. А потом, согласно законодательству, тебя переведут в другой городишко, где ты и застрянешь, не имея надежды перескочить на ступеньку повыше…»
Он почти сочувствовал Хао Сай-Чу, хотя именно отсутствие каких-либо перспектив и озлобляло этого человека, делая его предельно опасным.
— Преданность интересам империи, насколько я знаю, девиз рода Хао. Знакомство с вами — великая честь для меня.
— Преданность, — повторил Хао угрюмо. — Да, это так.
Старец-буддист выглянул в коридор и вернулся.
— Высокочтимый судья, — сказал он, — стражники почтительно спрашивают, как быть с остальными.
Хао Сай-Чу, приподнявшись, выслушал старца, затем покосился на инородца и снова сел.
— Придержи их на время. Пусть ожидают, пока я не разберусь с главарем этой шайки.
Он опять быстро глянул на стоящего перед ним человека. Ему явно хотелось увидеть, как подействует на того оскорбительное высказывание.
Сен-Жермен оглядел потолочные балки, вслушиваясь в шум дождя. Нельзя отвечать на подобные провокации. Вспышка только ухудшит дело. Следует сохранять равновесие. В конце концов, не потащат же его в трибунал голышом. Или все же потащат?
— Твои люди… Где ты их нанял?
— Верховых — в Ло-Янге, руководствуясь рекомендациями министерства дорог и перевозок. Мне отобрали самых опытных и надежных проводников, чтобы я без заминок добрался до места.
— А твой седьмой спутник? — Хао Сай-Чу наклонился вперед. — Что ты скажешь о нем?
— Руджиеро родом из испанского города Гадес. Он служит мне уже долгие годы. — То, что судья вряд ли когда-нибудь что-либо слышал не только об упомянутом городе, но и о самой Испании в целом, не имело значения. Главное — говорить уверенно и непринужденно. — Прикажите своим охранникам его опросить. Он скажет им то же самое.
— Несомненно, — последовал едкий ответ. — Не думай, что, проживая в провинции, я утратил способность разбирать, где правда, а где ложь. Я не из тех, кого можно дурачить.
— Я и не собираюсь лгать вам, достойный судья. Зачем мне это? Ведь мое дело законно. — Сен-Жермен понизил голос и отвел глаза в сторону, зная, что сказанное не придется по нраву раздувшемуся от важности Хао Сай-Чу.
— Могу сказать лишь одно, инородец. — Судья сузил глаза. — Ты человек очень сильный. Я думаю, ты гораздо сильнее, чем кажешься.
Сен-Жермен промолчал. Надутый болван не подозревает, насколько он прав. Можно, конечно, продемонстрировать ему свою силу, проломив, например, кулаком стену, однако такая безрассудная выходка ничему бы не помогла.
— Ты ничего не ответил, — возвысил голос судья.
— Я припомнил о молодости, когда и впрямь был силен.
— Молодость хороша лишь тогда, когда она вечна, — изрек важно чиновник. — Говорят, таоистские шарлатаны умеют ее продлевать.
— Такое слышал и я.
— Но секрета, конечно, не знаешь? — В глазках судьи блеснуло неподдельное любопытство.
— Таоисты не делают записей, достойный судья. И не поверяют своих тайн инородцам. — Сен-Жермен улыбнулся, надеясь, что чиновника удовлетворит этот ответ и что он перестанет затрагивать скользкую тему.
Хао Сай-Чу задумчиво покивал, затем повернулся к двери, где топтался маленький человечек с пером за ухом и со свитком в руках.
— Ну, что такое?
Писец помедлил.
— Составлена опись.
— Дай! — Сай-Чу, резко вытянув руку, схватил поданный ему документ. — А теперь оставь нас!
Писец поклонился и вышел.
— Три крытые повозки, — провозгласил чиновник минутой позже.
— Да, — безразлично кивнул Сен-Жермен, хотя его чувства болезненно обострились.
— Одна загружена бочками, наполненными землей, и емкостями с какими-то жидкостями, — прочел Хао.
— Это рабочие материалы, достойный судья. Они мне потребуются по прибытии на заставу.
Сен-Жермен умолк, прислушиваясь к дождю и к себе. Ливень усиливался, а его терпение истощалось.
— В другой повозке обнаружены вещи: одежда, белье, седла и прочее. — Тон чиновника сделался скучным, однако через мгновение лицо его просветлело. — О, это уже интересно! В той же повозке, оказывается, размещены две широкие доски с цветными изображениями из шлифованных камешков.